Сергей Балмасов - Иностранный легион

«Ваше превосходительство, господин атаман! Сегодня я получил Ваше письмо от 26 июня за номером 1005. Признаюсь, оно было для меня и всех донцов неожиданно, а потому с большой силой всколыхнуло наш внутренний мир и заставило трепетно забиться наши больные сердца. Ваше письмо воскресило в нашей памяти те славные дни нашей мужественной борьбы против насильников родины. Сейчас мы получили Ваше письмо и видим, что и наша участь занимает и волнует Вас. Ваше внимательное отношение к нам, донцам-легионерам, не может не волновать нас, а потому так трепетно забились наши сердца, когда мы получили Ваш привет и ласку. В течение двух с половиной лет наших скитаний в ротах и эскадронах чужих полков Африки, мы были совершенно одиноки. Тяжелы условия жизни в Легионе, и это противное одиночество парализовало в нас все признаки живой души, и многие из нас впали в отчаяние… Ваше письмо пробудило в нас наши души, наш внутренний мир, и все мы легко вздохнули. Ваш привет донцам и казакам-кавказцам я с гордостью передал на глазах французов, в нашей общей столовой. Донцы были взволнованы и начали подниматься с мест в ожидании моего слова. В коротких словах я передал им, что Вы, наш атаман, никогда не думали забывать нас, и что наша судьба Вас всегда занимала и волновала, и только наша разбросанность по дебрям Африки не позволяла Вам связаться с нами перепиской… Признаюсь, что момент был настолько важен, что французы и солдаты других наций были в крайнем недоумении, видя возбужденное состояние русских, а некоторые обратились ко мне с вопросом: «Что, что случилось?..» В своем письме Вы изволили заявить, что наш уход из армии в Легион заставил Вас только сожалеть, но, ни в коем случае, не проклинать нас… Можно было бы развить мысль по существу «следа» казаков в Легионе и этим самым пролить более яркий свет на истину, но теперь, пожалуй, нет необходимости в этом. Ведь теперь уже 1923-й год… Там, где русские — там дисциплина, служба и порядок; там, где нет русских, — полнейший беспорядок… Все мы здесь сохранили любовь и преданность к России… У каждого из нас глубока вера в Россию, нашу Великую Россию; мы верим, что не навсегда скрылось за горами солнце величия и славы ее… Так мыслим мы — донские казаки Легиона… Мы здесь, в Легионе, маленькие люди-солдаты, но оставляем за собой право бросить укор тем политиканам, которые направляют свою деятельность на пути разъединения, а не объединения, как того требует дело… Россия смертельно больна, и наш долг — придти к ней на помощь всеми силами и средствами. Нужно не только оставить, но и совсем забыть все политические счеты и всем устремиться к одной цели — спасению России… Живется нам нудно. Одно плохо — страдает дисциплина и отсутствует порядок. Если посмотришь со стороны на французский полк, то трудно допустить, что это — действительно строевой полк. Первые два года службы мы получали по 25 сантимов в сутки, после двух лет — 65 сантимов. Получали мы газеты со всех концов Европы. Главным образом, получал я. Но приказом по полку от 26 июня нам воспрещено получать иностранную литературу, и мы теперь остались без печатного слова. Журналы «Казачьи думы» и «Осведомительный лист», которые я получаю в количестве десяти экземпляров, конфискованы, и я написал в редакцию «Казачьих дум», чтобы приостановили высылку… Поверьте, что за эти годы службы я совсем разучился и писать, и мыслить…»

Письмо 2-е от есаула Войска Донского И.И. Дьякова донскому атаману А.П. Богаевскому из Туниса во Францию, в Париж от 9 декабря 1923 г.: «…Лично я живу не так, как нужно было бы. Уж слишком опротивел этот солдатский обиход. Все мы здесь — бесправные рабы, а потому нам особенно тяжело в Легионе. Начальство совершенно не разбирается в нас, а поэтому временами бывает особенно тяжело. Последнее время я весь занят своими людьми, а потому и не замечаю, как летит время… Иногда плохо себя чувствуешь только потому, что не можешь не только послать каких-нибудь газет, но даже и простого письма…Бывает такое положение вещей, что не можешь даже отправить письмо в Россию своему единственному сыну. Но со всеми семейно-служебными делами я справлюсь, но не могу никак примириться с разлукой со своим бедным сиротой-сыном, который остался в России один у чужих людей».

Письмо 3-е от бывшего есаула Донского казачьего войска И.И. Дьякова донскому атаману А. П. Богаевскому из Туниса во Францию [478]от 22 января 1924 г.: «…Несмотря на суровые условия нашей жизни, мы еще не потеряли своей головы, мы научились познавать людей и определять им цену… В своем письме Вы выразили предположение, что к нам в Легион попадает газетка «Казачье слово». Так точно. Я имею все 4 номера… Ваши газеты, которые Вы выслали, еще мной не получены. С газетами теперь дело обстоит хорошо. Командир полка после целого ряда объяснений со мной теперь разрешил получать газеты со всех концов Европы, и я теперь получаю газеты от добрых людей и из Англии, Германии, Финляндии и других мест, и все эти газеты беспрепятственно выдаются мне немедленно. «Казачьи думы» я, к сожалению, совсем не получаю и очень жалею. Наша станица в Париже много обещала нам сделать, но дальше обещаний дело не пошло… Вы спрашиваете, стоит ли присылать мне французские газеты. Думаю, что нет, так как их никто не может читать. А я если и могу читать, то со мной считаться не нужно, ибо я — в единственном числе, и, кроме того, имею всегда под руками французские газеты. Сейчас собрал я около сотни книг, и люди понемногу читают. Получаю я письма от донцов из Марокко. Многие из них почему-то обращаются ко мне со всякого рода жалобами и просьбами. Они прочитали в газетах, что я являюсь уполномоченным донских казаков 1-го Иностранного кавалерийского полка и вообразили, что я могу что-либо для них делать. И вот просят у меня и газет, и книг, а также просят оказать ту или иную помощь в том или ином ходатайстве. Я — в крайнем недоумении и одному своему другу-офицеру написал только: «Ты что, думаешь, что я являюсь здесь донским наместником в Африке?» Но, так или иначе, стараюсь утешить и поддержать родных донцов, хотя бы перепиской… Я очень болею за своих казаков, которые служат в Марокко. Сейчас там снег и морозы, а люди живут на постах в палатках. Несут сторожевую службу и часто сражаются с арабами. Есть убитые и много тяжелораненых. Вот с ними-то и хотелось бы мне поддерживать связь, но это мне уже не по силам. Многим из них я не отвечаю, ибо не имею на это возможности. Накануне Нового года я заболел лихорадкой и только 3 дня назад, как поднялся и хожу. С лечением дело обстоит плохо, и я опасаюсь, как бы она совсем меня не свалила… Получил я письмо от своего сына, ему уже 9 лет, и он третий год ходит в школу… Судьба моего бедного мальчишки занимает и волнует меня, а потому мне особенно тяжело мириться со службой в Легионе… Вы спрашиваете, не могу ли я указать точную цифру донцов в Легионе, дабы Вы могли бы возбудить ходатайство о нашем досрочном освобождении. Трудно установить, но приблизительно около 5 тысяч человек. Что же касается самой мысли об освобождении, то, насколько мне известны французы, рассчитывать на это совсем не приходится. Пример Вам — я. Осенью мой далекий родственник, проживающий на севере Франции, возбудил ходатайство перед военным министром о моем освобождении, заявив, что у меня остались в России 2 детей-сирот, которые живут у его отца, и что я ангажировался неправильно, имея предельный возраст. Кроме того, он заявил, что уплатит 500 франков премии, которые я получил раньше. Министр ответил, что мне самому нужно обратиться к командиру полка. В конце декабря я обратился к нему с прошением. Прошение мое было направлено в бригаду, откуда оно и возвратилось с отказом…»