Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом

Более того, Александр Исаевич продемонстрировал в отношении власти гораздо более уязвимый конформизм. «После встречи руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в Кремле и после Вашей речи, Никита Сергеевич – докладывал Н.С. Хрущеву его помощник В.С. Лебедев 22 марта 1963 г., -, мне позвонил по телефону писатель А.И.Солженицын и сказал следующее: “Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущева и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наша литература и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные жирные мухи”» (11).

Далее А.И.Солженицын, как мы уже знаем, обратился к В.С.Лебедеву с просьбой взять на себя роль судьи в его споре с А.Т.Твардовским в отношении пьесы «Олень и шалошовка» и заявил, что ему будет « больно » если он поступит « не так, как этого требуют » от писателей « партия и очень дорогой » для него «Никита Сергеевич Хрущев» (12).

Заканчивал свое сообщение В.Лебедев следующими словами: «Писатель А.И.Солженицын просил меня, если представится возможность передать его самый сердечный привет и наилучшие пожелания Вам, Никита Сергеевич. Он еще раз хочет заверить Вас, что он хорошо понял вашу отеческую заботу о развитии нашей советской литературы и искусства и постарается быть достойным высокого звания советского писателя » (13).

Комментируя этот эпизод, В.Н.Войнович пишет, что если бы тогда он

узнал о нем, образ рязанского праведника померк бы для него сразу (14).

Изображая себя непримиримым противником Советской власти и подчеркивая это при каждом удобном случае, А.И.Солженицын забывает, что не только не возражал в 1963 г. против выдвижения его кандидатуры на Ленискую премию, но и явно надеялся ее получить. Как же так! Из «кровавых рук»?

Описывая свое вступление в Союз писателей РСФСР на рубеже 1962-1963 гг. и рассказывая, как звала его в Москву и обещала свою помощь литературная “черная сотня” (Михаил Алексеев, Вадим Кожевников, Анатолий Сафронов и Леонид Соболева), А.И. Солженицын скромно отмечает в “Теленке”: “Чтобы только не повидаться с “черной сотней”, чтоб только этого пятна на себя не навлечь , я гордо отказывался от московской квартиры” (15).

Вот что значит забота о чистоте имени.

Не прошло трех лет, и осенью 1965 г. Александр Исаевич совершил то,

что Л.З.Копелев назвал “переходом Хаджи Мурата”. Забыв о чистоте имени, не опасаясь на этот раз “запятнать” себя, А.И.Солженицын отправился в Москву на поклон к “черной сотне”. Можно было бы допустить, что разуверившись с возможности пробиться на страницы печати с помощью А.Т.Твардовского, он из чисто тактических соображений решил использовать для этого противников “Нового мира”. Однако нельзя не отметить, что на весы были брошены четыре небольших рассказика.

Но главное в другом: оказывается, вступив в переговоры с “черной сотней”, Александр Исаевич, забыл о своей гордости и прежде всего обратился с просьбой не о публикации рассказов, а о квартире и московской прописке (16).

Это, пожалуй, и было главным в той игре, которую он начал. И только тогда, когда в этом главном вопросе не был найден общий язык, четыре рассказа сыграли роль дымовой завесы для отступления, чтобы придать разрыву приниципиальный характер.

Характеризуя свое распрямление и имея в виду 1965 г., А.И. Солженицын пишет: «Я подхожу к невиданной грани: не нуждаться больше лицемерить , никогда и ни перед кем» (17). Так написано в «Теленке» на странице 96. А на странице 107 мы читаем следующие слова Александра Исаевича, сказанные им в беседе с А.Т. Твардовским: «Я по прежнему с полной сипатией слежу за позицией и деятельностью журнала… – (Здесь натяжка конечно)» (18). Натяжка в данном случае – это и есть лицемерие.

Упрекая, а порою и открыто осуждая тех, кто отрекался и каялся под давлением власти, А.И. Солженицын забывает, что он тоже не избежал этого греха. Вспомним его обращение осенью 1965 г. к П.Н.Демичеву (19). А письмо к Л.И.Брежневу от 25 июля 1966 г.? (20). Каким былинным героем – копьеборцем изображает себя Александр Исаевич на заседании Секретариата Союза писателей 22 сеннтября 1967 г. при обсуждении «Ракового корпуса»: один против всех. Но ведь и там он отрекался от самого себя, « охаивал » « себя прежнего » (21).

Широко распространено мнение, будто бы, оказавшись за границей, А.И.Солженицын, не считаясь с возможными последствиями, разразился критикой недостатков западного общества. Но так ли уж Александр Исаевич был безразличен к западному общественному мнению?

В записных книжках В.Т.Шаламова сохранился следующий диалог с одним из писателей:

«- Для Америки – быстро и наставительно говорил мне мой новый знакомый, – герой должен быть религиозным. Там даже законы есть насчет этого, поэтому ни один книгоиздатель американский не возьмет ни одного переводного рассказа, где герой – атеист, или просто скептик, или сомневающийся.

– А Джефферсон, автор декларации?

– Ну, когда это было. А сейчас я просмотрел бегло несколько ваших

рассказов. Нет нигде, чтобы герой был верующим. Поэтому, – мягко шелестел голос, – в Америку посылать этого не надо…

Небольшие пальчики моего нового знакомого быстро перебирали машинописные страницы.

– Я даже удивлен, как это вы…И не верите в Бога!

– У меня нет потребности в такой гипотезе, как у Вольтера.

– Ну, после Вольтера была Вторая мировая война

– Тем более.

– Да, дело даже не в Боге . Писатель должен говорить языком большой

христианской культуры, все равно – эллин он или иудей. Только тогда он может добиться успеха на Западе» (22).

Собеседник В.Т.Шаламов в опубликованном тексте назван по имени не был, а сам диалог при публикации оставлен без комментариев. Несмотря на это, нашелся человек, который принял его на свой счет: им оказался Александр Исаевич (23). Прошло немного времени и опубликовавшая эти записи И.Сиротинская заявила, что собеседником В.Т.Шаламова действительно был именно А.И. Солженицын (24). Напрасно Александр Исаевич пытался протестовать (25), цену его искренности мы знаем. Но если принять на веру утверждение И.Сиротинской, получается, что религиозность А.И.Солженицына – не убеждение, а товар, за который хорошо платят.

Не с этим ли связано его стремление к случаю или без случая подчеркивать свою религиозность. Открываем «Теленка» и читаем: «Шла Вербная неделя», «под православную Троицу», «в Духов день», «на Успенье», «на Рождество», «тихая теплая Пасха» и так далее (26). Комментируя отмеченную особенность литературных воспоминаний А.И.Солженицына, В.Бушин пишет: «Ах, как это похоже на нынешних новых русских, надевающих нательный крест поверх дубленок» (27)