Ярослав Ивашкевич - Мать Иоанна от ангелов

3

Тем временем Казюк, шумно ступая, спустился по лестнице и, погасив свечку, вернулся по знакомому до мелочей переходу в гостевую горницу. Оглядев всех, кто там был, он с блуждающей, еле заметной усмешкой присел к столу, за которым сидели хозяева и гости. Пани Юзефа усмехнулась ему в ответ и спросила:

- Ну что, Казюк, проводил бедненького?

Казюк утвердительно кивнул.

- Он лег спать.

- А водку все же выпил, - сказал Володкович, стукнув черным крючковатым пальцем по столу. - Не такой уж, видно, он воздержный.

Истопник засмеялся.

Володкович, изрядно навеселе, подтолкнул ксендзова парубка, который, чавкая, жевал огромные куски колбасы.

- Ну-ка, скажи ты, - вскричал он, - ты их все время видишь там, в их монастыре, воздержные они или нет?

- Воздержные, воздержные, - давясь колбасой, произнес возница, - только гроша за душой у них нет.

- Бедные?

- Ну нет! Есть там одна женщина, вдова, пани Сыруц, так она им то денег даст, то подсвинка...

- И что? Лопают сало? Лопают?

- А что поделаешь? Другой еды у них нет...

Володкович бурно захохотал и обнял пани Юзю, та со страху подскочила, но, видя, что пьяный шляхтич ничего дурного не делает, осталась на месте и даже налила еще по стаканчику.

- Ну, а наши людыньские сестрички, - спросил он, - тоже едят свиное мясо?

- Зачем им свиное мясо? - сказала пани Юзя. - У них есть другие удовольствия...

И она плотоядно захихикала.

Пан Янко, сидевший рядом, хлопнул жену по спине.

- Что ты тут болтаешь, да еще на ночь глядя.

- Все это знают, - возразила толстуха.

- А что мне с того, что все знают! Не болтай, и все. Еще, упаси бог, в недобрый час помянешь...

Тут истопник басовито вставил:

- Я из пани хозяйки мигом беса выгоню. Клин клином вышибают.

Пани Юзя засмеялась, потом лицо ее стало серьезным.

- Нельзя так говорить, пан Одрын. Тут страшные дела творятся.

Володкович придвинулся к пани Юзе и, тараща глаза, сказал:

- Не будь я Винцентий, скажи нам, пани Юзефа, скажи нам всю правду, что там делается в этом монастыре. Как там бесы куролесят? Ух, так мае любопытно, что до завтра, право, не дотерплю... - И крепко потер руками, чуть искры из них не посыпались.

- Завтра экзорцизмов не будет, - степенно ответила пани Юзя.

- О, жаль! А послезавтра?

- И послезавтра не будет - монахини наши на исповедь идут.

- На исповедь? Дьявол у них внутри сидит, а они на исповедь ходят?

- Дьявол дьяволом, а бог богом, - изрек Одрын, даже Казюк поднял задумчивое лицо и внимательно на него посмотрел. Одрын слегка смутился под этим взглядом.

- Не болтайте такое попусту, - добавил пан Янко.

- Как попусту, дорогой пан хозяин, как попусту? - трясся от смеха Володкович. - Да ведь это для моего поучения пани должна мне рассказать все - какие они, эти монашки, да как все это получилось. Правда ли, что ксендз Гарнец был колдун? И как там вышло с этим чудаком? Ну, что же вы все молчите?

Действительно, в эту минуту пани Юзя отошла к стойке и словно бы чем-то там занялась, а остальные опустили головы над столом и даже не смотрели на Володковича. Тот окинул компанию быстрым взглядом своих маленьких, круглых глазок и вдруг захихикал - все вздрогнули.

- Ах боже, да вы, знать, правду скорбите по покойном ксендзе!

- Скорбеть не скорбим, - глубоким басом молвил Казюк, - а все равно жаль человека, даже самого дурного.

- А какой он был? - спросил Володкович.

- Святым-то не был, - серьезно сказал Янко.

- А мясо шипело, как у кабана, - с отвращением сказал Одрын.

- Как это можно вот так жечь человека? - вдруг неожиданно для всех сказал парубок ксендза.

- Ешь, ешь, - ответил ему на это Володкович.

- Ешь, ешь, - мягко повторил Казюк.

Парубок с приязнью взглянул на Казюка и умолк. Вскоре и есть перестал.

- И как же его сожгли? - спрашивал неугомонный Володкович. - Взяли, потащили да и сожгли? А облачение-то с него сняли?

- Облачение на огне сгорает, и человек остается голый, - деловито пояснил Одрын.

- Суд был... епископский, - сказал хозяин.

- Те-те! - удивлялся Володкович. - Епископы приезжали? Да? И осудили его? Ну, значит, ясно, что он был чернокнижник, раз епископы осудили. Право слово! Уж я-то верю в нашу святую католическую церковь... - И он вдруг разразился бессмысленным смехом. Сивуха заметно на него подействовала.

Пани Юзя перекрестилась широко, почти по-православному.

- Упаси нас, боже, - прошептала она, - упаси от дурного слова.

Хозяин, не расположенный шутить, подвинулся к Володковичу и начал тихо ему втолковывать:

- Говорю тебе, приятель, замолчи! Здесь теперь не до шуток! Один только новый приходский ксендз, тот еще ничего, знай, молится и больше ни на что внимания не обращает, а все прочие здешние люди - это истинная кара божья. Только и делают, что друг за другом шпионят да ксендзам в монастырь доносят...

- И много их там?

- Теперь четверо, пятый вот приехал. А на суд над покойным Гарнецом так двенадцать собралось. Те, что сейчас живут здесь, следят, не скажет ли кто что-либо греховное, и сразу на допрос - где, да что, да как? Господь бог тебя вдохновил или дьявол? А бес его знает, кто меня вдохновил, чтобы я цену за ночлег повысил! Может, и какой-нибудь праведник проезжий! Бедного нашего приходского ксендза вовсе безвинно сожгли - теперь они сами это понимают...

- А сестры плясать не перестали?

- Помилуй бог! Они еще похлеще штуки показывают! Что Гарнеца сожгли, ничего это не помогло!

- Значит, не был-он колдуном! - заключил Володкович, рад-радешенек, будто ему табун в сотню голов подарили, оглядел сидевших за столом и весело заржал. Казюк хмуро посмотрел на него.

- Понапрасну душу загубили! - заметил Одрын.

- Ну да, понапрасну, дорогой мой, понапрасну! Вот чепуха-то какая! веселился Володкович. Пани Юзя между тем снова вытерла стаканы полотенцем и, сладко улыбаясь, налила из кружки сивуху.

- За здоровье покойника! - засмеялся шляхтич.

- Эй, ваша милость, иди-ка ты, пан, спать, - со злостью сказал Казюк.

Пани Юзя удивленно посмотрела на него.

- Казюк, ты чего такой злой?

- Спать хочу.

- Ну, так иди. Возьми с собой этого парня.

Пани Юзя была родом из-под Варшавы и выговаривала слова мягко, нежно, добрые ее глазки, заплывшие жиром, смотрели на всех ласково, особенно на Казюка, который был парнем статным, хоть и неотесанным.

- Идем, - сказал он, хлопнув парубка по плечу.

Оба встали из-за стола и перекрестились.

- Спокойной ночи!

- Спокойной ночи!

На дворе было темно и тихо, против корчмы сплошной черной тенью высился монастырский костел, строгий и угрюмый. В монастырских окнах было темно, лишь в одном светился слабый огонек лучины. Парни пошли по хлюпающей грязи двора, было еще не поздно, хотя и темно. И вдруг с колокольни донесся одинокий, прерывистый звон маленького колокола.