Владимир Янин - Очерки истории средневекового Новгорода

Летописи не называют в связи с событиями 1170 г. конкретной иконы, того запрестольного образа, который якобы был взят из церкви Спаса на Ильиной улице. Летописи не указывают также конкретного места сражения новгородцев с суздальцами. Что касается первой детали, она может и не восходить к устной традиции: коль скоро в середине XIV в. потребовалась «реликвия» битвы, ею могли объявить любой подходящий к случаю древний богородичный образ. Предпочтение иконе из Спасской церкви могло быть оказано хотя бы потому, что Ильина улица, на которой стоит церковь Спаса, созвучна с именем главного действующего лица легенды – архиепископа Илии. Иное дело – место битвы. Оно названо в «Слове о Знамении», и, надо полагать, это единственная деталь легенды, восходящая к народной памяти.

«Слово о Знамении» обозначает место сражения, вернее – место того участка новгородского острога, около которого концентрируются все события, так: «Иде же ныне монастырь святыа Богородица на Десятине». Местоположение монастыря Рождества Богородицы на Десятине, остатки которого существуют и сейчас, хорошо известно в Людином конце Софийской стороны Новгорода. По промерам 1632 г., от монастырского собора до ныне сохранившегося земляного вала Окольного города 74 сажени (157 м; Опись 1632 г. использует трехаршинную сажень) и «на том месте Десятинского монастыря саду 41 сажень» (87 м) [550]. До тех пор, пока вал Окольного города датировался XII веком или даже еще более ранним временем, исследователей могло удовлетворять представление о том, что указанный в «Слове о Знамении» участок острога можно идентифицировать с отрезком земляного вала, расположенным к западу от Десятинного монастыря, где битва с суздальцами локализуется и известными изображениями XVII–XVIII вв. (Знаменская и Фроло-Лаврская иконы) [551]. Однако сейчас, когда доказано, что валы Окольного города насыпаны не ранее конца XIV в., требуется более строгий подход к фразеологии источника. «Иде же» – не синоним понятиям «противу» или «около». Это выражение может означать только одно: на том месте, где ныне расположился Десятинный монастырь.

В самом деле, возникновение Десятинного монастыря только в 1327 г. означает, что до того этот участок не был занят застройкой, а находился за ее пределами. О том же свидетельствуют данные относительно толщины новгородского культурного слоя. Территория Десятинного монастыря входит в широкую зону окраинного для города слоя минимальной мощности (до 2 м), тогда как в непосредственной близости к монастырю, на восток от него, в сторону распространения древнейшей застройки, начинается зона более мощного слоя толщиной до 3 м и выше [552]. Если предположить, что сооруженный на месте будущего Десятинного монастыря острог 1170 г. [553]совпадал со стабильной линией городского рубежа XII–XIII вв., то для доказательства этого положения требуется установить, что в XII в. застройка касалась этого рубежа, не переходя за него. Такие доказательства имеются.

Источники как раз в указанном месте называют одну из древнейших приходских церквей Людина конца – храм св. Якова на Добрыне улице. Названная церковь в летописи упоминается впервые под 1175 г.: «.. загореся пожар от Деигуниць, и съгореша церкви 3: святого Михаила и святого Якова и святого Възнесения» [554]

В цитированном сообщении наверняка речь идет о храме св. Якова в Людином конце, а не об одноименной в Неревском, поскольку две другие церкви, горевшие в тот же пожар, находились вблизи Добрыни улицы. Через шесть лет после пожара 1175 г. церковь отстроена вновь: в 1181 г. «сърубиша церковь святого Иякова на Добрыни улици» [555]. Та же церковь упоминается в Лобковском прологе 1262 г.: «В лето 6970 напсах книгы сия рукою моею грешны Тимофеи пономарь святого Якова святому Образу». Идентификация места написания Пролога с Яковлевской церковью именно Добрыни улицы очевидна потому, что церковь Образа числилась также «на Добрыне» [556]. В 1423 г. на месте деревянной церкви был сооружен каменный Яковлевский храм. [557]

Поскольку пономарь Тимофей был также одним из переписчиков Синодального списка Новгородской Первой летописи, с церковью св. Якова на Добрыне улице связывается и более ранний переписчик этого свода – Герман Воята, написавший о себе под 1188 г., что он был «иереи святого Якова» и служил «у святого Иякова полъпятадесят лет (т. е. 45 лет. – В. Я.) в кротости и съмерении и богобоязньстве» [558]. Иначе говоря, дата несомненного существования этого храма возводится по крайней мере к 1143 г., т. е. он уже стоял во времена, предшествующие битве новгородцев с суздальцами.

Местоположение церкви св. Якова, ныне не сохранившейся, устанавливается показаниями планов Новгорода XVIII в. (позднейшим из них является генеральный план 1778 г.) [559], но нагляднее всего – «Росписью Софийской стороны» 1632 г. Яковлевский храм находился в 25 саженях (53 м) от соборной церкви Десятинного монастыря, будучи отделен от последней Волосовой улицей, а обе эти церкви отстояли от нынешнего вала Окольного города на 74 сажени (157 м) [560]

Таким образом, если линия острога 1170 г. действительно проходила на месте позднейшего Десятинного монастыря, то ближайшей к ней церковью на этом участке оказывается Яковлевский храм на Добрыне улице. После основания Десятинного монастыря о месте битвы говорили: «Иде же ныне монастырь святыа Богородица на Десятине», а до 1327 г. должны были бы обозначать его иначе: «Возле церкви святого Якова в Людином конце». И это обстоятельство возвращает нас к вопросу о связи знаменского праздника с днем поминовения св. Якова Перского. Допустимо предположить, что в храмовый праздник 27 ноября служба св. Якову соединялась с воспоминанием о победе, добытой новгородцами около этой церкви, в которой, видимо, должен был совершиться и первый благодарственный молебен после битвы 1170 г. По-видимому, и погребение погибших в сражении (в первую очередь, противников Новгорода, которые ведь тоже «хрыстияне суть») в скудельницах наверняка совершалось на кладбище Яковлевской церкви или в расположенном рядом с ней овраге, который в дальнейшем постоянно использовался как скудельница. Полагаем, что до установления общегородского празднования «Знамения» в середине XIV в. память о битве 1170 г с поминанием ее жертв уже была привязана к дню св. Якова Перского по указанной причине, и именно эта традиция воздействовала на сохранение рассмотренной особенности знаменского культа.

Любопытно, что и в некоторых других случаях мотив плачущей Богоматери оказывается связанным с именем св. Якова, хотя приводимые ниже примеры имеют отношение к одноименной церкви в Неревском конце. В 1208 г., когда 17 марта был «без вины» убит Олекса Сбыславич, то «заутра плака святая Богородица у святого Якова в Неревьском конци» [561]. В той же церкви 1 октября 1391 г. «от иконы Пресвятыя Богородица Покрова текоша слезы из обою очию». [562]