Владимир Янин - Очерки истории средневекового Новгорода

Рис. 49. Монета Новгорода с изображением св. Софии и посадника

Восстание 1418 г. побудило боярство Новгорода к новой консолидации, когда число единовременно действующих посадников было доведено при соблюдении равенства кончанского представительства до 24, а в 1463 г. – до 36 (тогда же стали избирать 7 тысяцких). Практически каждая боярская семья Новгорода оказывалась прикосновенной к власти. Представители всех этих семейств не только располагали возможностью быть избранными на должность посадника или тысяцкого, но практически владели этими должностями. Показательно, что летописец, касаясь событий третьей четверти XV в., в ряде случаев не титулует бесспорных посадников. В результате реформ XV в., расширивших число посадников практически до числа боярских семей, титул посадника был принижен, а звание боярина приобрело дополнительную ценность. По-видимому, в этот период вообще намечается бытовое сближение терминов «боярин» и «посадник».

Между тем коллегиальный орган 1417 г., включавший 18 посадников, 5 тысяцких, архимандрита и 5 игуменов (каждый из них главенствовал над настоятелями монастырей своего конца и подчинялся архимандриту), приобрел некоторое сходство с сенатом

Венецианской республики. Это сходство было осознано в Новгороде, в чем убеждает следующее обстоятельство. Когда в 1420 г. новгородцы приступили к чеканке собственной серебряной монеты, то до конца новгородской независимости монета сохраняла единообразное оформление, главным элементом которого было изображение коленопреклоненного посадника, принимающего из рук патронессы Новгорода св. Софии символы власти (рис. 49). Это изображение является несомненной репликой традиционного сюжета венецианских монет, на которых изображен коленопреклоненный дож, принимающий из рук покровителя Венеции св. Марка символы власти.

В то же время возникновение олигархического органа государственности коренным образом меняет систему взаимоотношений между боярством и прочими слоями новгородского населения. Если раньше территориальные боярские группировки боролись за власть между собой, теперь консолидированный боярский орган в целом противостоял непривилегированным слоям новгородского населения. Эта новая расстановка сил отражена летописными записями середины XV в., говорящими о «бесправдивых боярах» и о том, что «у нас правды и суда правого нет», а также в возникновении целого пласта литературных произведений, осуждающих корыстолюбие и взяточничество бояр, и особенно посадников («Повесть о посаднике Добрыне», «Повесть о посаднике Щиле»). Отсутствие «правого суда» запечатлено, в частности, в берестяной грамоте № 307 второй четверти XV в., адресованной семье внука небезызвестного Юрия Онцифоровича – Андреяна Михайловича (рис. 50). В ней крестьяне сообщают, что в волости этой семьи появлятся лживые судебные повестки и фальшивые завещания, которые переписывет «ваш Нетребуй» (по-видимому, боярский староста). Настроения протеста против «боярской бесправдивости» роковым образом скажутся в будущем, когда новгородская боярская власть во время ее ликвидации Иваном III не сможет найти защитников в массе простого населения.

Тем временем противостояние Новгорода Москве от десятилетия к десятилетию усиливалось. Знаменитый конфликт московского князя Василия Темного и галичского князя Дмитрия Шемяки не обошел стороной и Новгород. Потерпевший поражение от ослепленного им Василия Дмитрий Шемяка нашел приют в Новгороде, где его настигла месть Василия Темного: Дмитрий был отравлен по распоряжению московского князя, который вскоре после этого – в 1456 г. – совершил военный поход на Новгород. Новгородцам было предписано не оказывать какой-либо поддержки сыну Дмитрия Шемяки Ивану и его союзнику можайскому князю Ивану Андреевичу. Характерно, что в 1463 г., когда новгородцы нарушили этот запрет, декларируя таким актом решительный разрыв с Москвой, была проведена последняя реформа расширения боярского представительства в высшем органе власти. Столь решительный шаг не мог быть осуществлен без демонстрации нового единения боярских группировок.

Рис. 50. Берестяная грамота № 307

Вистории политических взаимоотношений Новгорода и Москвы первой половины XV в. имеется немало невыясненных обстоятельств. К их числу, в частности, относится длительное нежелание Московской митрополии хиротонисать новгородского владыку Евфимия II Лисицкого или же, напротив, длительное нежелание владыки Евфимия хиротонисаться у московского митрополита. Евфимий Лисицкий был непосредственным преемником архиепископа Евфимия I Брадатого, умершего в 1429 г.: «Преставися владыка Евфимии месяца ноября в 1, на память святаго Кузму и Димиана, а был владыко 5 лет и 5 недель, а чернцом был на сенех год и две недели. Того же месяца в 13 возведен бысть по жребью священноинок Евфимии с Лисицьи горке на сени в дом святеи Софеи» [569]. Однако поставление Евфимия II состоялось только в 1434 г. и не в Москве, а в Смоленске: «Тои весне поиха на поставление Еуфимеи Новгородчкыи къ митрополиту Герасиму в Смоленьско априля 11 <...> Того же лета прииха в Новъгород владыка Еуфимеи, поставлен и благословен митрополитом Герасимом месяца маия 26». [570]

Никоновская летопись трехлетнюю задержку с поставлением Евфимия разъясняет так: «Тогда бо по преставлении Фотея митрополита Киевъскаго и всея Русии не бысть на Москве митрополита» [571]. Действительно, после смерти Фотия Москва увидела нового митрополита лишь весной 1437 г., когда на ее кафедру пришел Исидор. Однако это объяснение отнюдь не исчерпывает проблемы, поскольку Фотий умер 2 июля 1431 г. [572], т. е. между избранием Евфимия II во владыки и кончиной Фотия прошло более полутора лет. Заметим, что при том же Фотии хиротонисание новгородских владык совершалось на протяжении года. Избранный в новгородские владыки 11 августа 1415 г. Самсон был хиротонисан (под именем Симеон) уже 22 марта 1416 г., пройдя в течение недели рукоположение в диаконы и священники [573], а Емельян, избранный 30 августа 1423 г. [574], стал Евфимием I 24 сентября 1424 г. [575]Принимая во внимание активную антимосковскую позицию Евфимия II, неоднократно проявлявшуюся в разных эпизодах его деятельности, мы вправе предполагать, что в действительности имело место взаимное непризнание новгородского владыки и московского митрополита.

С формальной точки зрения хиротонисание у митрополита Герасима не является антимосковским актом. Герасим, будучи смоленским епископом, отправился в Константинополь добиваться Русской митрополии осенью 1432 г. [576], когда митрополичья кафедра была вакантной; в 1433 г. «Герасим владыка в осень приеха из Царяграда от патриарха поставлен митрополитом на Рускую землю, а приеха в Смоленск. А на Москву не поеха, зане же князи рускии воюются и секутся о княженьа Рускоа земли» [577]. 28 июля 1435 г. Герасим, схваченный литовским князем Свидригайлом в Смоленске, после четырехмесячного заточения в Витебске был сожжен то ли Свидригайлом, то ли его преемником Сигизмундом [578]. Поставление Исидора в митрополиты состоялось после гибели Герасима. С точки зрения Константинопольской патриархии, Герасим – законный русский митрополит. Однако вряд ли его митрополитство признавалось в Москве. Основные факты его святительской деятельности (поставление и гибель) фиксируют только псковские летописи; общерусское летописание отмечает лишь поставление им Евфимия II. Имя Герасима отсутствует в списке русских митрополитов, содержащемся в Никоновской летописи, где непосредственным преемником Фотия назван Исидор [579]. Между тем Евфимий, остававшийся при Фотии полтора года не хиротонисанным, спешит на поставление в Смоленск, как только там, в литовских владениях, появился новый провозглашенный Константинополем Русский митрополит.