Владимир Янин - Очерки истории средневекового Новгорода

«Вскрытие этих мощей в 1919 г., – писал М. К. Каргер, – обнаружило плохо сохранившийся костяк, обтянутый кожей, принадлежащий мужчине лет сорока, что, понятно, мало подходит к юноше, умершему в день свадьбы» [656]. Обстоятельное обследование этих мумифицированных останков было произведено в 1930-х годах известным антропологом В. В. Гинзбургом, который подтвердил правильность определения возраста покойного – около сорока лет, однако обнаружил, что «первый шейный позвонок у этот субъекта отсутствует, но на его месте лежит первый позвонок другого субъекта очень молодого возраста, не старше 15–16 лет с неприросшими эпифизами поперечных отростков». «Возможно, – писал В. В. Гинзбург, – что найденный при трупе 1-й позвонок молодого субъекта действительно принадлежал Федору. Однако, когда в 1614 г. эти «мощи» захотели перенести из Юрьева (где они находились раньше) в Новгород, оказалось, что в гробнице не один, а два субъекта, причем имя второго оказалось неизвестным. Когда и почему был изъят из гроба один субъект, также не известно, но можно думать, что это было сделано с целью скрыть наличие в гробнице, приписываемой одному субъекту, двух трупов, из которых один неизвестного происхождения, и что изъят был хуже сохранившийся труп. Изъятый труп и был детским» [657].

Как это очевидно, В. В. Гинзбургу оставались неизвестными результаты раскопок М. К. Каргера в Юрьевом монастыре. Мы уже знаем, что останки князя Федора Ярославича находились на месте их первоначального захоронения вплоть до их археологического раскрытия в 1933 г., и предположение В. В. Гинзбурга о возможной идентификации этого князя с исчезнувшими останками «молодого субъекта», от которого сохранился только один позвонок, не может быть принято во внимание. Наличие в оскверненной шведами могиле не только мощей, но и костяка подростка никто не скрывал, о нем говорится в документах XVII в., и весьма вероятно, что позвонок от этого костяка был приложен к мощам при их монтировке в Софийском соборе.

Резюмирую все изложенное выше. В ходе раскопок в Георгиевском соборе Юрьева монастыря в числе других известных по сообщениям Новгородской Первой летописи погребений, совершенных в этой церкви, было обнаружено и погребение князя Федора Ярославича. Между тем еще в 1616 г. в той же церкви шведскими солдатами в поисках клада была вскрыта гробница, в которой находились останки двух человек – мумифицированный труп мужчины лет сорока в княжеских одеждах и костяк подростка. Без каких-либо оснований, вопреки летописным сведениям о юном возрасте князя Федора Ярославича в момент его кончины, останки пожилого мужчины были объявлены мощами этого князя. Гробница, из которой были извлечены эти останки, как показывает анализ внутрисоборной ситуации, могла находиться только в одном возможном месте – в юго-западном углу собора, где М. К. Каргером были обнаружены нарушения слоя, неверно связанные им с сооружением в XIX в. склепа Орловых: этот склеп в действительности был сооружен вне главного пространства собора, в его позднейшем западном приделе.

Кому же принадлежали эти останки? Для решения поставленного вопроса важным представляется обратить внимание на три обстоятельства. Во-первых, мумифицированные останки были в княжеских одеждах, о чем сообщает документ XVII в. Во-вторых, в одной гробнице находились два покойника. Втретьих, В. В. Гинзбург отметил относительную молодость этих останков: все остальные обследованные им мощи Софийского собора относились к XI и XII вв. [658]

В попытках идентификации полезным оказалось исследовать сообщения о погребениях в Георгиевском соборе Юрьева монастыря не только Новгородской Первой летописи, но и других летописных сводов. При этом выяснилось, что в Георгиевском Соборе имелись еще два погребения, не учтенные М. К. Каргером, и что эти погребения были родственно взаимосвязанными. Летопись Авраамки под 6961 (1453) г. сообщает: «Того же лета преставися князь великый Дмитрий Юрьевичь в Великом Новегороде, на Городещи, месяца июля в 17 день, в вторник; и положен бысть в манастыре святого Егоргия в церкви» [659].

Дата рождения Дмитрия Юрьевича Шемяки неизвестна, летописцы упоминают его только с 1433 г. Однако его мать Анастасия умерла в 1422 г. [660], после 22-летнего брака, и следовательно, в год смерти Дмитрию по чисто формальным данным было не меньше 31 и не больше 52 лет. Принимая во внимание наличие у него старшего брата Василия Косого – и младшего – Дмитрия Красного (даты рождения которых тоже неизвестны), несомненную самостоятельность Шемяки в 1433 г., когда он проводил независимую от своего отца политику, а также очевидную вероятность рождения всех трех братьев в первую половину замужества их матери, возраст Дмитрия Шемяки в год смерти, скорее всего, определяется примерно в 45 лет, что соответствует наблюдениям В. В. Гинзбурга над мощами Софийского собора.

Однако в Юрьевом монастыре в близкое кончине Дмитрия Шемяки время был погребен еще один член его семьи (см. рис. 51). Под 6964 (1456) г. летопись Авраамки сообщает: «Тогда же преставися княгиня Марья княжа Олександра Черторыского, а дчи князя Дмитрея Юрьевича, положена бысть в манастыре у святого Георгия, в притворе в Юрьеве манастыре, в пяток на Федорове недели» [661]. Мария Дмитриевна вышла замуж за князя Александра Чарторыйского в 1452 г. И замужество, и смерть относятся к ее юным годам. Известно, что первоначальное намерение Дмитрия Шемяки жениться на Софье, дочери заозерского князя Дмитрия Васильевича, не осуществилось в 1436 г., когда Дмитрий приезжал в Москву звать великого князя к себе на свадьбу, но, по приказанию Василия Васильевича, был схвачен и в оковах отправлен в Коломну [662]. Поэтому его женитьба на будущей матери Марии Дмитриевны относится к какому-то более позднему времени. У Дмитрия и Софьи кроме дочери был еще сын Иван. Если даже допустить, что старшей была Мария, ей в год смерти окажется самое большее семнадцать-восемнадцать лет.

Надо полагать, что Мария Дмитриевна была погребена в гробнице отца, тем более что и ее муж, и ее брат по крайней мере в 1455 г. навсегда отъехали из Новгорода и кондотьерствовали в Пскове. И нет ничего удивительного в том, что доморощенные «антропологи» митрополита Исидора приняли костяк молодой женщины за останки тринадцатилетнего мальчика. Если первый шейный позвонок, подложенный к останкам Дмитрия Шемяки, действительно взят от нее и является, таким образом, его «родной костью», то приблизительное определение возраста «молодого субъекта (не старше пятнадцати-шестнадцати лет), сделанное В. В. Гинзбургом, вполне подходит к Марии Дмитриевне.

Возникает один частный вопрос – о причинах мумификации тела Дмитрия Шемяки, совершенно исключительной там, где от остальных погребенных, в том числе и от его дочери, лежавшей с ним в одном саркофаге, сохранились лишь кости. Не связана ли сохранность его тела с воздействием яда?