Василий Глотов - Наедине с совестью

Ковальчук с досады скрипнул зубами:

- Проклятье! Но сейчас вы все же получите.

Установив на бруствер укрытия пулемет, старшина до боли впился плечом в ложе, нажал на спусковой крючок. Несколько фашистов с ближней лодки повалились в воду. Еще одна длинная очередь. Лодка накренилась, зачерпнула воды и пошла ко дну. Уцелевшие немцы, размахивая руками, поплыли назад. Ковальчук прицелился и дал очередь в дальнюю лодку. "Ага, и вас достал! обрадовался он, не отрываясь от пулемета. - Хорошо! Вот вам еще! Что, не нравится? Тоже назад поплыли!" И тут пулемет неожиданно замолк. Ковальчук понял, что диск израсходован, поставил другой, но стрелять больше не стал: нужно было беречь патроны.

Ободренные меткой стрельбой неизвестного пулеметчика, советские пехотинцы выкатили свои максимы ближе к берегу, быстро окопались и открыли прицельный огонь по плывущим немцам. Ковальчук в это время успел пустить ко дну еще одну "резинку". Скоро фашисты засекли его огневую точку и начали бить по ней из минометов, стараясь накрыть смелого красного пулеметчика. Положение было опасное. Ковальчук укрылся в щель, временно притих.

Артиллерия противника тоже усилила огонь. Берега Днепра загремели кононадой. Под прикрытием массированного огня немцы настойчиво пытались переправиться, но снова падали с лодок и тонули, а уцелевшие, бросив оружие, поодиночке выбирались на свою сторону. Ковальчук расстрелял уже большую половину последнего диска. Немцы возобновили обстрел его огневой точки. Но точка "красного пулеметчика" не замирала, огрызалась. И вдруг огромная завывающая мина ударилась о бруствер, гулко разорвалась. Пулемет поперхнулся и отлетел в сторону. В руках Ковальчука осталось одно деревянное ложе. Чад разрыва ел глаза, дышать стало тяжелее.

- Вот и все! - с досадой проговорил Ковальчук, стирая с лица пыль и копоть. - Пропал пулемет, а поработал неплохо!..

Никто не слышал этих слов командира-сапера, никто не посочувствовал ему. Берег гремел разрывами мин и снарядов. Время клонилось уже к вечеру. Жара не спадала. Ковальчука томила жажда. Смешным показалось ему сегодняшнее положение: у воды и без воды. А как бы приятно было вот сейчас спокойно и свободно смыть с себя пот и копоть, поплавать, охладиться. Какому идиоту нужна была эта война? Разве нужна она немецким солдатам, которые теперь ковыряют носами дно Днепра? Безумие!

Во взвод старшина вернулся перед закатом солнца. В лесу уже сгущались сумерки, опускалась прохлада. Саперы заканчивали оборудование командного пункта полка. Окончательно уставший и прокопченный пороховым дымом, Ковальчук повалился на траву, закрыл глаза. В руке он держал разбитое ложе пулемета. Повар принес ему суп и гречневую кашу с кусочками мяса. Командир отстранил еду, подозвал своего помощника и, взглянув на ложе, сказал:

- Это остаток от нашего пулемета. Пострадал. Минут через двадцать я пойду на доклад к полковнику, а вы разыщите медсанбат и узнайте, в каком состоянии находится Ванин. Вещи его захватите с собой.

Саперы, слушая командира, угрюмо молчали.

*

Шла первая фронтовая зима, морозная, суровая. Н-ский полк занимал огневые позиции на опушке густого сосняка. За спиной - Москва. Впереди огромный, заснеженный луг и застывшая речка Нара. С правой стороны изуродованные постройки бывшей машинно-тракторной станции, слева закопченный и разрушенный Наро-Фоминск.

После Октябрьских праздников совсем заиндевели леса Подмосковья. Тяжелые сосновые ветки, белые, словно забинтованные, склонялись к земле, твердой как железо. Морозы крепчали. Продукты и боеприпасы доставлялись на санях, автомашины буксовали, но передний край гремел, не замолкая ни днем, ни ночью. Пулеметы яростно и глуховато стучали круглые сутки, над лесом то и дело рвались снаряды, сбивая с деревьев большие хлопья снега.

Позади огневых точек, в тесной землянке, пахнущей свежей сосновой смолой и прелой соломой, собрались разведчики. Они только что пообедали и теперь поджидали командира роты. В железной круглой печке, потрескивая, жарко горели сухие поленья. Было тепло, но никто не раздевался. Такой порядок на переднем крае. Старшина Михаил Смугляк в новом дубленном полушубке и серых валенках сидел на чурбане и смотрел на багровые угли. Младший командир Янка Корень - ротный баянист и запевала - разместился против старшины на таком же чурбане с двухрядкой в руках. Все повернулись к нему. Когда Корень развел синеватые меха гармоники и качнул головой, два голоса слаженно, но несколько уныло, запели ротную песню о разведчике, недавно напечатанную в газете:

Закури, дорогой, закури,

Ты сегодня до самой зари

Не приляжешь, уйдешь опять

В ночь сырую врага искать.

Последние две строчки подхватывали все сразу. Пели от души. Смугляк молча слушал. Очень ему нравилась эта песня. Может, потому, что она отвечала его настроению, напоминала о тяжелой и опасной жизни разведчика, а может, потому, что уводила его в размышления, рисовала картины прошлых дней. Недавно в этой же землянке рядом с ним сидели прославленные разведчики роты - Сережа Швеи и Вася Березин. Они тоже любили эту песню. Теперь их нет. Теперь они лежат в братской могиле. Какие это были хорошие ребята! Смелые, скромные, веселые. Сколько в них было молодости и задора! Навсегда ушли из строя неуловимые разведчики. Но образы их не затушевала и не стерла даже смерть! Смугляку до сих пор кажется, что они сидят с ним рядом. И не Максим Белов и Саша Груздев поют сейчас его любимую песню, а Вася и Сережа. Какое сходство голосов! Звучит знакомый мотив, из самого сердца льются слова:

Ты совсем от покоя отвык,

Бескорыстный боец-фронтовик.

Видим мы по сединам волос:

Много выстрадал ты, перенес.

Тихо, как лесной ручеек, лилась песня, еще глубже задумывался старшина Михаил Смугляк. Никогда так сильно не изнывала его душа. Где теперь фронтовая медсестра Тася Бушко? В какие края занес ее ураган войны? Может быть, она вот так же, как и он, сидит где-нибудь в землянке и отогревает озябшие руки. Милая голубка, тяжело тебе, тяжело! А Степан? Где он? Ушел на фронт и как в воду канул. Неужели эта буря рыдает над его могилой!

Много раз порывался старшина Смугляк разыскать Тасю и Степана, но не нападал на их след. С севера на юг, через всю огромную и растревоженную страну, протянулась линия фронта, объятая чадом и пламенем войны. Миллионы людей, одетые в серые шинели, разместились на этой линии, и где-то среди них - Степан и Тася. Фронт слишком велик, куда напишешь?

Смугляк не мог даже допустить мысли, а тем более подумать, что чуткий и задушевный друг его - Степан Ковальчук сражается сейчас в лесах Подмосковья, в пяти километрах от землянки, в которой он сидит и слушает песню. Возмужал и закалился в боевых походах прославленный шахтер Донбасса. Он уже третий месяц командует саперным взводом полка. Много пройдено километров и недоспано ночей. А сколько расставлено мин и проволочных заграждений! Десятки землянок и блиндажей построил взвод Ковальчука. На груди Степана - боевой орден и медаль "За отвагу". За семь месяцев войны он получил два легких ранения и две награды. А сколько еще впереди боевых подвигов и седых волос!