Василий Глотов - Наедине с совестью

Ничего не знал и Степан о Михаиле. Несколько раз писал он в лагерь заключения и не получил ответа. Тася где-то затерялась на фронте. Стефа, жена Степана, тоже ничего не знала о Молчкове. Только один человек знал о нем, и то не все. Это начальник лагеря. Зол он был на Михаила. Во все уголовные розыски страны разослал извещение о побеге арестанта. Письма Ковальчука начальник складывал в ящик своего стола, не давая фронтовику никакого ответа. Суровую клятву дал он: разыскать бежавшего даже под землей, а бежавший воевал на земле. Никто не знал, сколько пережил он, сколько морщинок прибавилось на его лице.

Долго сидел старшина Смугляк в глубоком раздумье. В это время в землянку вошел командир роты Никитин. Он только что вернулся из штаба дивизии. Гармоника сразу замолкла, оборвалась песня. Никитин снял с себя полушубок, присел к дощатому столу. Разведчики зажгли коптилку, насторожились. Что-то он скажет сейчас? Некоторые пытались угадать: хорошие или тревожные вести принес он из штаба? Но напрасно присматривались они к его лицу, чутко вслушивались в его голос. Спокойным был их боевой командир. Голос его звучал ровно и уверенно. На лице - ни одной черточки уныния. Какие же вести принес он?

Командир роты развернул на столе карту переднего края дивизии, отметил синим карандашом огневые точки противника, минные поля и проволочные заграждения, не спеша положил окурок папиросы в медную пепельницу и проговорил не громким, но повелевающим тоном:

- Прошу внимания, товарищи!

Разведчики притихли. Никитин передал приказ генерала о проведении нового ночного поиска. И все поняли, что сегодня ночью нужно во что бы то ни стало захватить давно намеченного "языка". Командир роты назначил разведчиков в группы захватывающих и прикрывающих. На старшину Смугляка возлагалась ответственность за действия обоих групп во время ночного поиска. Прошла минута молчания.

- Вопросы будут? - спросил Никитин.

- Все ясно, - за всех ответил Смугляк. - Я бы только об одном попросил вас: перенести время выхода на час позднее.

- Почему, товарищ старшина?

- Пусть покрепче уснут фашисты.

Никитин согласился. Началась подготовка к поиску. Разведчики тщательно проверили оружие и обмундирование; во время вылазки не должно быть лишнего скрипа, звона... Бойкий Янка Корень сходил в хозвзвод, сдал старые запачканные халаты и получил новые. После этого все передали писарю документы и заготовили короткие письма родным. На треугольных конвертах в углу было написано: "Не вернусь - отошлите по адресу". Так заведено было в разведроте. Только старшина Смугляк никогда не писал писем. Кому писать?

Ровно в два часа ночи, когда черная тьма поднялась от земли до неба, группы вышли на задание. В лесу и на лугу завывала снежная буря. Через несколько минут темень поглотила смельчаков, пурга замела их следы. Командир роты и его связной залегли на нейтральной полосе для наблюдения. Артиллеристы и минометчики приготовились прикрыть отход разведчиков своим огнем. Впереди, недалеко от траншеи противника, чернели два разрушенных здания бывшей машинно-тракторной станции. По донесению наблюдателей, вчера и сегодня немецкие снайперы вели обстрел переднего края дивизии из этих зданий. Вот туда-то и повел разведчиков старшина Михаил Смугляк.

Буря продолжала выть. Пришлось до предела напрягать слух и зрение. Холодный, порывистый ветер бил в грудь, бросал в лицо колючие кристаллики снега. Последние пятьдесят метров пришлось в темноте преодолевать по-пластунски. Здания были атакованы с двух сторон, быстро, без команды и выстрела, совершенно неожиданно для уснувших снайперов врага.

В четыре часа ночи разведчики вернулись утомленные, запорошенные снегом. В землянку они втолкнули двух фашистских солдат: высокого и коротыша. Запачканный сажей толстый коротыш вел себя робко и послушно. Высокий, наоборот, смотрел на всех презрительно и нагло. Вид у пленных был потрепанный, измятый: головы обмотаны женскими платками, поверх шинелей одеты поношенные гражданские пиджаки, на ногах - соломенные калоши. Янка Корень не мог сдержать смеха. Осмотрел со всех сторон солдат фюрера, прищурил глаз и снова расхохотался, придерживая бока загрубевшими руками:

- Ну, и вырядились, черти!

- Они, наверно, у твоих земляков пиджаки-то стянули, - заметил разведчик Максим Белов. - Спроси-ка их, Янка.

- Пошли они к черту! - брезгливо отвернулся Корень. - Очень-то нужно мне расспрашивать этих клоунов. Конечно, стянули. В начале зимы наши соседи тоже захватили одного вшивого лоботряса. Повели в баню, раздели, а на нем - сорочка женская, в кружевах. Хлопцы чуть со смеха не умерли, а он даже не устыдился. Стоит и хлопает глазами. Бандиты не знают меры.

В землянку вошел командир роты Никитин, продрогший и тоже запорошенный снегом. Он был доволен результатом поиска. Еще в детстве, находясь среди немцев в Кулундинской степи, он хорошо изучил их язык, и теперь это, как никогда, пригодилось. Точно так же познал немецкий язык и старшина Смугляк, живя рядом с немцем в Донбассе. Пока командир роты раздевался, старшина разговаривал с пленными. Он уже выяснил, что высокий - Ганс Клюге - сын прусского юнкера, член фашистской партии. Зверь крупный! Коротыш Отто Дикман - мясник, владелец небольшого магазина в Берлине. И тому и другому фашистское командование обещало поместья на лучших землях Подмосковья после победы над Россией. Услышав это, Янка Корень туго сжал кулак, показал пленным:

- Вот вам поместья!

Немцев захватили в разрушенном здании. Пленные были снайперы-корректировщики, имевшие надежную телефонную связь с огневыми позициями своего артдивизиона. Клюге сидел у телефонного аппарата в полусне, его оглушили ударом гранаты, а Отто Дикман в последнюю минуту спрятался в большой русской печке, где и вымазался сажей. Теперь на вопросы Смугляка он отвечал подробно и правдиво. Клюге хитрил и вел себя вызывающе. На голове его вздулась шишка. Фашист шумно вздыхал и пощупывал голову. Наконец, Клюге повернулся к гвардии старшему лейтенанту и серьезно заявил, что намерен жаловаться русскому командованию на грубое обращение с ним. Он доказывал, что нельзя связывать руки и затыкать тряпками рты пленным. Это не гуманно и противоречит нормам международного права. Когда Смугляк перевел его слова, разведчики громко рассмеялись, а неугомонный Янка Корень давился смехом и, показывая на старшину, говорил возмущенному Гансу Клюге:

- Это вот он обработал вас так. Вы уж простите ему. У него не было времени разбираться, какое место затыкать у фашистов. Кстати, я тоже такой: не церемонюсь с преступниками.

Новый взрыв смеха потряс землянку. Клюге без перевода понял, о чем говорил красный разведчик, бросал на него враждебные взгляды и, коверкая русский язык, сказал сердито: