Геннадий Тираспольский - Беседы с палачом. Казни, пытки и суровые наказания в Древнем Риме

Тела казнённых нередко подвергались обезглавлению, иногда также — также отрубанию рук.

Так поступили, в частности, с самим Цицероном. По рассказу Плутарха, когда слуги несли числившегося в проскрипционных списках Цицерона в носилках к берегу моря, где его ждал корабль, на котором он должен был спастись от преследователей, «подоспели палачи со своими подручными — центурион Геренний и военный трибун Попиллий, которого Цицерон когда-то защищал от обвинения в отцеубийстве. <���…> Цицерон услыхал топот и приказал рабам остановиться и опустить носилки на землю. Подперев, по своему обыкновению, подбородок левою рукой, он пристальным взглядом смотрел на палачей, грязный, давно не стриженный, с иссушённым мучительной заботою лицом, и большинство присутствовавших отвернулось, когда палач подбежал к носилкам, Цицерон сам вытянул шею навстречу мечу, и Геренний перерезал ему горло. <���…> По приказу Антония, Геренний отсёк ему голову и руки… <���…> Голову… и руки он [542] Антоний приказал выставить на ораторском возвышении… [543] в центре Рима к ужасу римлян», [544] Плутарх, т. 3, с.261 (Цицерон XLVIII) которые, по словам Флора, «не могли сдержать слёз» [545] Флор, с.147 (Триумвират IV, 5) (этот сюжет с некоторыми неточностями изложен в книге; [546] Грималь, с.487 по другой, более распространённой версии, у Цицерона отрубили не две руки, а только правую, писавшую филиппики против Марка Антония, см.; [547] Аппиан Александрийский, с.507 (Гражд. войны IV, 20) ; [548] Ювенал, с.305 (IV, 10, 120) . [549] Бобович . Комментарии к «Диалогу об ораторах», с.857, примеч. 87

Казнь Цицерона и злобное надругательство над телом этого великого человека вызвали гневное осуждение со стороны крупнейшего древнеримского поэта Марциала, который без обиняков назвал Марка Антония «безумцем» (см.. [550] Марциал, с.93 (эпиграмма № 96); с.144 (эпиграмма № 69)

Отрубленные части тела в таких случаях служили вещественным доказательством исполнения казни, объектом удовлетворения мстительного чувства и посмертного глумления над врагом, а также для устрашения ещё не сломленных противников.

Иные считали даже зазорным покинуть место казни без мясницкого трофея. По словам Лукана,

Кое-кому и этого казалось мало — они исступлённо издевались над самими отрубленными головами или наслаждались их созерцанием. Так, голова казнённого императора Гальбы была истыкана гвоздями и жестоко изуродована: [552] Тацит, с.550 (История I, 49) у неё отрезали нос и уши. [553] Ювенал, с.291 (III, 2, 5) (Нелишне заметить, что такому изуверству не были чужды и греки [554] Арриан, с.106 (7, 3) ). Рассказывают также, что Марк Антоний поставил принесённую ему голову Цицерона на обеденный стол, дабы насладиться этим зрелищем, [555] Аппиан Александрийский, с.507 (Гражд. войны IV, 20) а его жена Фульвия стегала мёртвую голову бичом [556] Немировский . История древнего мира, ч. 2-я, с.131 и колола ей язык булавками. [557] Утченко, с.304 Печально прославившийся своими доносами Марк Аквилий Регул (см., [558] Ореханова, с.886, примеч. 77 , [559] Доватур, Сергеенко, с.287, примеч. 2 см. также главу 5-ю «Клеветники и доносчики»), увидев принесённую мёртвую голову оклеветанного им Гая Кальпурния Лициниана Пизона (приёмного сына императора Гальбы), в злорадном порыве кинулся к ней и «яростно впился в неё зубами». [560] Тацит, с.716 (История IV, 42)

Дать же пинка отрубленной голове или мёртвому телу поверженного супостата иными вообще расценивалось как банальная производственная гимнастика (см., [561] Ювенал, с.304 (IV, 10, 85–86) а весело поиграть с мёртвой головой в футбол римскими воинами и примкнувшими к ним угнетёнными рабами (см. [562] Аппиан Александрийский, с.462 (Гражд. войны III, 26) считалось оздоровительным спортом. Сделать же почётный круг с отрубленными головами супостатов было даже похвальным: «Спустя день к нему [563] к Сулле были доставлены попавшие в плен Марций и Карина. И их обоих, хотя они и были римляне, Сулла не пощадил, а убив, отослал их головы в Пренесте к Лукрецию, чтобы он пронёс их вокруг стен города». [564] Аппиан Александрийский, с.357 (Гражд. войны I, 94)

В уже цитированном романе Роберта Грейвза «Я, Клавдий» рассказывается: «Среди жертв этого [565] инсценированного Калигулой морского сражения был самый удивительный участник триумфальной процессии Калигулы — Елеазар, парфянский заложник, самый высокий человек в мире — рост его равнялся одиннадцати футам. < … > Калигула велел сделать из его тела чучело, нарядить в военные доспехи и поставить у дверей своей спальни для устрашения убийц». [566] Грейвз, с.439 (глава 30-я) Мы не располагаем документальными свидетельствами об этом эпизоде, но если он даже и плод фантазии писателя, то сочинён в полном соответствии как с бесчеловечными обычаями того времени, так и с людоедскими повадками шизанутого Калигулы.

Циничное презрение к мёртвому телу, бесспорно, выработалось у богобоязненных римлян не без развращающего влияния непрестанных боевых действий, в ходе которых массами мучительно гибли беззащитные мирные жители. Вот только один из эпизодов, рисующий «зачистку» Карфагена римскими вояками: «…огонь сжигал всё и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но навалившись всей силой, валили их целиком. От этого происходил ещё больший грохот. И вместе с камнями падали на середину улицы вперемешку и мёртвые, и живые, большей частью старики, дети и женщины, которые укрывались в потайных местах домов; одни из них раненные, другие полуобожжённые испускали отчаянные крики. Другие же, падавшие и сбрасываемые с такой высоты вместе с камнями и горящими балками ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Но это не было для них концом мучений: воины, расчищавшие улицы от камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу для проходящих войск; одни из них топорами и секирами, другие остриями крючьев перебрасывали и мёртвых, и ещё живых, таща их как брёвна и камни или переворачивая их железными орудиями: человеческое тело было мусором, наполнившим рвы. Из перетаскиваемых одни падали вниз головой и их члены, высовывавшиеся из земли, ещё долго корчились в судорогах; другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землёю, так что лошади, пробегая, разбивали им лица и черепа < … >; всё это вследствие спешки делало всех безумными и равнодушными к тому, что он видели». [567] Аппиан Александрийский, с.175–176 (Пунич. войны XIX, 129)