Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— Полковник, — обратился Канарис к Неймерке. — кто отыскал этого молодого человека?

— Моему предшественнику, полковнику Либеншитцу его рекомендовал господин Пуриньш. Это…

— Слышал, слышал. Работает на нас, а служит в СД. Его еще здесь до войны подобрал наш турецкий друг. Ох уж эти мне турки, — Канарис вспомнил Эриса, историю с паспортами, Дюмереля, барона Ино, англичан. Мысль остановилась на Гизевиусе, сотруднике резидентуры, встречавшемся с А. Даллесом, его подчиненных Гавернице, Юнге… Стоп! Хватит!

— Что известно рекомендующему, господину Пуриньшу?

— Да ничего, — пожал плечами Неймеркель, — что нужен человек с такими вот данными для учебы в Германии. И все. Мне самому ничего неизвестно.

— Конечно, конечно. У меня этот вариант возник под влиянием одной реплики фюрера, — Канарис подмигнул Ганзену, которому в самолете рассказал о тех словах Гитлера по поводу проникновения в Штаты, представив эту реплику в виде анекдотической шутки во время фривольной болтовни с фюрером на равных. Ганзен осклабился в знак согласия.

— И под впечатлением вашей славной группы десяти, добравшейся до Испании, полковник, — продолжал адмирал. — Благодарите святых, что они по дороге не разгромили, скажем в Париже, какой-нибудь штаб, а лишь мечтали добраться до Лондона и очутились опять в Риге, но только в тюрьме. Надеюсь, они ликвидированы?

— Так точно, экселенц.

— Вам, полковник, такую десятку в Москву не заслать. Нет. Так хоть мы с Ганзеном для начала в одном экземпляре, но образчик американцам подставим. Они ребята доверчивые, в Европе всего как год, приманку сожрут. И англичане им не помогут. Еще пара уточняющих вопросов, полковник, и мы с Ганзеном вас отпустим, а то голову закрутили вам сегодня изрядно.

— Что вы, что вы, экселенц, для меня большая честь принимать вас.

— Скажите, полковник, его родители?..

— Погибли в гетто. Имеет теток. Одна проживает в Либаве, и мы, согласно телеграмме генерала Пиккенброка, делаем все возможное, чтобы ее не трогали. Племяннику удостоверение личности изготовлено нами, но ему подсунуто через его друзей. Он был рад получить такое.

— Еще бы, — не удержался Ганзен.

— У тетки он и живет, работает в частном гараже. Каждый его шаг под контролем.

— Он закреплен на практическом деле?

— Да, — ответил Неймеркель, — в его понимании, он выдал нам двоих скрывавшихся террористов, хотя обойтись мы могли и без него. Он этот случай переживал.

— Не без этого, не без этого, — промурлыкал Канарис. — Сделайте так, чтобы послезавтра племянника, окрестим его так, привезли сюда. Ганзен с ним повидается. Завтра я поработаю с Целларриусом, встречусь с другими начальниками абвергруппы и мы с Ганзеном улетим. И вот что, Неймеркель. Знакомясь с делами, я отметил один недостаток. Ваша клиентура из числа арестованных, назовем ее одним словом — террористов, в последнее время стала умнее и стремится разыскивать виновников краха их замыслов. Запомните, в их головах должна оставаться одна мысль: провалы — вещь случайная, сами, дескать, виноваты. Пешки есть пешки и останутся таковыми. О стратегии и тактике наших замыслов им догадываться вредно. Уйдут на такое дно, что ни одной сетью не вытащите. Не копируйте гестапо и СД. Это у них играют сегодня в осведомителей, а завтра выступают свидетелями. Итак, полковника Неймеркеля можно отпустить. Мы же с вами, Ганзен, еще обменяемся мнениями. Неймеркель откланялся. Попивая херес, адмирал уставился на пламя, мерцавшее из-за решетки камина, который он покосил растопить из-за своего простудного недомогания.

Ганзен не смел нарушить молчания.

— Вот что, — очнулся Канарис, — об этом новом родственничке, Племяннике, наши швейцарцы, даже Майснер, Гезевиус или другие, знать не должны, обойдемся без них.

Ганзен удивился. На связи консульских резидентур были более ценные источники. А здесь… мелочь тонконогая, ткни — упадет.

— Но… тогда придется создавать что-то дополнительное. Стоит ли? — осторожно спросил он.

— Понимаете, — объяснил Канарис, — швейцарская полиция уже не та, что раньше. Американцы у нее в почете. Богатые люди. Я побаиваюсь, что если Даллесу доложат о контактах антифашиста, прибежавшего, скажем, в Женеву откуда-то со стороны России через Германию, а так мы планируем, то, — адмирал выплеснул капли спиртного в камин и полюбовался, как вспыхнули искорки, — наш Племянник сгорит.

Однако сам Канарис думал об ином. «Пиккенброк сбежал, Бентивеньи тоже начал закидывать удочки насчет дивизии на фронте, тем более, что Пики уже во главе такого войска. Гизевиусу бежать некуда: он прибежал в такую безопасную гавань, куда другим не добраться. Какого-то молокососа он отдаст американцам запросто. Мне же еще работать надо, и товар лицом показать тоже надо. Племянник, если все пойдет как надо, превратится в честного двойника и шишки из американского леса понесет нам. Минимум на связь с движением Сопротивления в Европе они его запустят. И это товар на радость фюреру! Гизевиус же мне нужен, наших дел против обожаемого фюрера».

— Ганзен, сделаем так. У него кто в Женеве?

— Вторая тетка, владелица художественного салона. Скорее всего, просто хозяйка антикварной лавки.

— Прекрасно. Итак, пусть его здесь сведут с какой-нибудь действующей подпольной группой. Месяца на полтора-два. Затем выедет на работу в Германию. Подготовка в индивидуальном порядке. На этот месяц, не больше, и в Швейцарию. «Окон» там предостаточно. Инструктаж за вами.

— Все ясно, господин адмирал.

— А теперь — спать.

Начальник «латышского отдела» СД Тейдеманис, огромный, ширококостный детина твердил своему заместителю Пуриньшу, буравя того почти немигающими серыми глазами:

— Пойми ты, Александр, одно дело. Вся блажь с разработкой умных комбинаций по засылке наших подсадных уток в подполье может годиться где во Франции или в прочей Европе, где собраются пять-десять групп Сопротивления и конкурируют друг с другом. Коммунисты, социки и всякая иная шваль. У нас этих групп в сто раз больше и все один цвет — красный. Их надо брать и щелкать. Без церемоний. То, что ты рассказывал о лисьих ходах гестапо там, во Франции и Бельгии, может проходить у них в Берлине, но для нас это все детские забавы. Ты меньше слушай своих дружков из свиты нашего Панцингера. Это все дань моде. Ах-ах, «Красная капелла»! Ай-ай, кого мы разоблачили! Как же так, не убереглись от развившейся эпидемии на почти шестьсот человек. И где? В центре рейха. Доигрались в тайную войну! Тоска собачья!

— Да перестань тараторить. В ушах звенит. Для тебя никто не указ. Панцингера высмеял. Канарис уезжал, так он чистюля по-твоему. Рейхсфюрер приехал, всех распушил, тоже тебе не по нраву…