Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— Да? — перебил зама Тейдеманис. — Ты задумался, по какой причине все зачастили в Остланд снимать один другого с постов? И по линии армии, и СД, и абвера. То ли было год-два назад: все стабильно, потому что давили мы, а теперь все проникаем. — и Тейдеманис выругался, резко сомкнув рот, отчего его толстые губы булькнули.

— Русские жмут, Херберт. Фокус в этом. Вистуба мне рассказывал…

— Ты поменьше путайся с абвером. Твое место здесь. Ты где деньги получаешь?..

— Да пошел ты в задницу! Где за мозги платят, там и получаю! Понял?

Разгорающийся было спор притушил телефонный звонок. Пуриньш взял трубку и минуты две лицо его покрывалось красными пятнами в такт доносящимся в ухо новостями. Он бросил трубку, и со словами «Ну, подлецы, дождетесь трибунала» поднял глаза на начальника.

— В чем дело, если это только не твоя роскошная Магда выплевывала на тебя штрафные очки?

— Прекрати свои шутки! Если бы Магда! Ты послал на этот склад Лукстиньша с компанией забрать прячущихся там евреев?

— Да, а что?

— Во-первых, ты прекрасно знал, что это дело Графа, носившего им жратву по поручению теток из фотоателье. Так нельзя, Херберт, ты мог провалить нашего агента. Во-вторых, кроме Лукстиньша всех наших пятерых полицейских задержали солдаты охраны и сейчас же надо ехать их выручать.

— Ничего не понимаю, кто звонил?

— Эрис. Ему отзвонил Граф. Тот подошел к какой-то там дыре, через которую евреи получали от его еду и рванули, когда наши молодцы прибыли завязалась перепалка со складской охраной. Евреев было трое или четверо. Почему ты меня не спросил, на черта они тебе сдались? Ты о Графе подумал?

— Теперь ты иди со своими жидами и Графом туда, куда меня послал! Не хватало, чтобы из-за каждой вшивоты с пейсами я спрашивал у тебя разрешение! — разорался Тейдеманис.

— Послушай, ты, дубина, уймись. Или еще раз пойдешь на коврик к Панцингеру. Не знаю, кем ты от него на сей раз выйдешь. У него целевой замысел по Графу. Если тебе в голову ударила излишняя моча, он тебя вылечит. Причем гомеопатию он не уважает, он тебя поставит вниз головой — и недержания у тебя как не бывало. Оберфюрер тебя пострижет, как своего пуделя, до блеска.

Тирада Пуриньша отрезвила Тейдеманиса. Он замолк, нахохлился и произнес примирительно:

— Ладно, расскажи толком, что произошло.

— Наши подъехали, отрекомендовались, сказали о том, что приехали забрать прячущихся. Ефрейтор, начальник караула, заорал, что здесь склад вермахта, вы что, хотите ворваться? И велел направить на них крупнокалиберный пулемет с вышки. Наши оружие побросали, их запихали в грузовик и отвезли в ближайшую комендатуру. Граф видел, как один из немцев подбежал к какому-то окошку подвала, что-то там сказал и эти жидовские бандиты сиганули через дыру.

— Вот гады! Вот так и те двое, как их там — Шефер и Шуман, спутались с группой Рендиниекса, всю Латвию проехали, Псковщину, взяли их аж в Старой Руссе!

— Хорошо еще, что абвер все организовал и их брал. Будь там наши полицейские, то, увидев пятерых в форме вермахта, да на грузовике, сдрейфили бы, как на этом складе, — подлил масла в огонь Пуриньш. — И запомни, они организовали засаду вне территории Латвии, якобы нарвались на случайную заградительную команду, чтобы никаких подозрений на своего человека в группе, здесь в Риге, не было. Дошло? Такие, как Граф, несут нам золотые яйца. Рисковать ими нельзя.

— Ладно, перейди на другую волну. Что будем делать?

— Иди к начальству.

— К Ланге?

— Ты в уме? Даже и не думай, не ходи. Навести наше непосредственное начальство. Это чистое дело гестапо, пусть выручают. Но на вермахт не жалуйся. Обиду лучше проглотить. В конце концов Граф был у Вагнера, потом отдали нам. А мы чуть было не подпалили. Беглых со склада найдем. Хозяйка фотоателье нас на них выведет. Они к ней обратятся. И Граф еще сработает.

Тейдеманис ушел.

«Пусть изворачивается, как хочет, — думал Пуриньш. — Ума не ссылаться на Графа у него должно хватить, если не захочет рикошетом схлопотать себе пощечину. Но почему, почему немецкие солдаты принимают сторону красных террористов, даже прячут евреев? Неужели, как и в сороковом, придется бежать?»

Граф чувствовал себя превосходно. Уже более года он жил так же свободно, как до войны в своем родном Запорожье. Имея на руках удостоверение унтер-офицера караульной службы шталага № 351 за подписью начальника лагеря Ярцибекки, он располагал правами большими, нежели когда стал за два года до начала войны курсантом зенитно-артиллерийского училища, которое окончил лейтенантом. Действительно, в имевшемся у него аусвайсе значилось, что он «есть принадлежащий к караульному отделу (Укр.) лагеря военнопленных района Рига. Он уполномоченный носить оружие и имеет право свободного хождения согласно местных предписаний». Дата, подпись, печать.

В училище выдавались лишь увольнительная в установленном порядке, причем далеко не на каждый день. Об оружии — винтовке, когда он бывал в целевом, привилегированном карауле, или пистолете, когда ходил в штатском, он до войны и не мечтал. Тогда он был равным среди равных. Теперь стал господином. Записанное в аусвайсе делало его выше окружающей толпы. Далеко не каждый немец в Германии официально располагал огнестрельным оружием, а о русских, украинцах, латышах здесь, на оккупированной земле, вообще говорить не приходилось. Они не имели права свободного хождения на своей земле. А Граф имел.

В караульные дела он назначался в самом начале своей карьеры. Пару раз съездил в Германию, сопровождал эшелоны с военнопленными. Будучи старшим караула, легко знакомился с простыми людьми, которые из-за сердобольности несли еду пленным, работавшим на погрузке-выгрузке товарных вагонов. Имея указание Вагнера на знакомства такого рода, он не рисковал ничем, улыбался, шутил, делал возможными незаконные передачи, нравился всем сторонам, прослыл своим. Когда накопилось изрядное количество знакомств, после следовало якобы дезертирство со службы. Зачем было слоняться в карауле, если создалась база для работы? Никто не подозревал, что бегство это — мнимое, что он является подсадной уткой, запущенной абвером на гладь житейских перекрестков рижского Сопротивления. За прошедший год у него выработалась собственная система вхождения в доверие в нужные круги: он начинал обычно с женщин, от которых легче было получить нужные рекомендации. Это не означало вовсе, что он набивался на интимные дела. Как правило, он напирал на свое одиночество в чужом краю, на проживание вне закона, тайную деятельность. Все это в небольших дозах создавало облик благородного рыцаря и позволяло находиться в тени культивируемой им развесистой клюквы, приносящей плоды за счет мелких услуг, ловких намеков о том, что в будущем у него один путь — тропа в партизаны.