Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Тейдеманис обрел дар речи и заикаясь стал объяснять:

— Она живет рядом с домами, где расположены гостиницы СД и проживают многие наши офицеры, в том числе посещающие ее квартиру. Она высказывала негативное отношение к генералу Власову и его программе по консолидации русских сил под эгидой немцев, ругала режим в Остланде, приютила у себя троих русских солдат, двух сестер и брата, не позволила разлучить их по разным домам призрения. Она снабдила Графа одеждой покойного сына, дала ему карту Латвии, компас, фонарик, когда он завел с ней разговор о том, что хочет убраться из города… К сожалению, пути в партизаны у нее не было. В тоже время она русская, вдова немецкого подданного, все германское ей близко, офицеры наслаждались у нее немецкими обычаями, — невразумительно оправдывался Тейдеманис.

— Пропуска на железную дорогу она ему не предложила. Иначе вы бы посчитали свою миссию законченной и забрали ее для выяснения вопроса, где она его достала, не так ли? — сказал с иронией оберфюрер.

— Она рассматривала его как своего сына… — мямлил Тейдеманис, желая хоть таким образом вырваться из угла, в который попал, — и мы полагали, что она что-то выпытывает у господ немецких офицеров…

По окончании этого злополучного знакомства с оберфюрером, Тейдеманис долго приходил в себя, и больше не желал быть вызванным на коврик, о чем ему прозрачно намекнул Пуриньш.

Инструктируя Графа, Пуриньш вначале делал ставку на публику, собирающуюся у сестер, Елены и Анны, но там почему-то все тормозилось. Рагозин вел себя правильно, хотя и несколько шумно. Ясности, что Графу можно уйти в восточные уезды Латвии по линии знакомств сестер, пока не просматривалось, хотя толокся он у них регулярно. Разговоры о походе в партизаны там проскакивали постоянно, но только что прошла свадьба, к которой активно готовились, молодоженам стало не до активности на поле сражения, они были заняты друг другом. Сроки об отправке в партизаны отодвинулись на октябрь-ноябрь. Сбивало с толку Пуриньша и то, что при наличии крепких позиций в доме на Артиллерийской, ничто не свидетельствовало, что публика, там бывающая, причастия к взрыву в Яунмилгрависе. Следовательно, эта точка сборищ антинемецких элементов пока не так уж и актуальна. Правда, настораживало Пуриньша появление там той самой Ольги и выпуск листовок на занесенном по идее Эриса в дом сестер шапирографе. Оставалась группа Марии из фотоателье. Что ж, попробуем… и клюнуло.

…Когда Граф поведал Марии о случившемся, она прежде всего успокоила его, приободрила, напоила чаем и проводила в тихую боковую комнатку отдохнуть, успокоить нервы, поспать. Сама она отправилась к Эмилии держать военный совет о том, чем помочь ставшему для них близким пленному офицеру Красной Армии, находящемуся на нелегальном положении, которому они сами придали двусмысленную позицию, могущую обернуться для него здесь, в городе, крахом. Женщины — народ эмоциональный, склонны к преувеличению и самобичеванию. Безусловно, просчет со складом не был трагедией. Но они понятия не имели о лисьем гамбите четырех «слонов»: Канариса, Панцингера, Ланге и Пуриньша, с общим стажем лжи и обманов в сумме не менее 60 лет.

— Что думаешь ты, Эмилия, — спросила Мария, выложив ей последние новости. Вопрос не был новым, он уже возникал в бесконечных разговорах подруг. Первой заповедью попавшего в беду человека было — спрятаться и бежать. Только куда? В Риге их знакомый перебывал во многих спасительных пристанищах. Если он пойдет по ним по второму кругу, то может и провалиться. Нужно другое решение. Они посмотрели друг на друга и одновременно сказали глазами: пусть уходит в партизаны. Созрел для этого он. Проверен. Промедление приведет к тому, что засыпется здесь и погибнет.

— Знаешь что, — вслух ответила Эмилия на вопрос подруги, — мне вот не понравился один шаг с его стороны. Помнишь, раз он ночевал в моей квартире. Я рассказывала тебе. Утром я убежала в больницу еще затемно. В предыдущий вечер я сказала ему, что будешь уходить, закроешь дверь ключом, положишь ключ в конверт, надпиши его моими координатами, заклей и положи в почтовый ящик. Если соседи будут любопытствовать, то ничего особенного — в ящике мне письмо. Что он сделал? Прихожу, в ящике ключ торчит, один, без конверта. Что соседи могли подумать? Что у меня кто-то незнакомый был? В наше-то время, когда все друг за другом шпионят?

— Это чистая случайность, — успокаивала Мария, — подумаешь, парень молодой, проспал, вскочил, времени нет — и на работу. Конверта не нашел, ключ — в ящик и побежал.

— Положим, конверт я ему приготовила. Куда ему нестись надо было? Он же не работает нигде. В этом же и фокус. В это утро я на часа два позже вышла из больницы и там, в лесу, в сторону Шмерли топает наш молодой друг, — задумчиво сказала Эмилия, — хорошо был одет, даже в шляпе.

— Послушай, подруга, как ты думаешь, могут у него быть и другие подпольные дела, помимо наших?

— Конечно. Но в такого рода делах надо соблюдать точность, иначе приобретешь неприятности для себя и товарищей. Он же бросил ключ обо мне не подумав. И спешить ему некуда было, — упрямилась Эмилия.

— Так что будем делать? — спросила Мария.

— Господи, пусть идет в партизаны. Не на прогулку же отправляем по лесу. Взвалит на себя тяжелую ношу, и потащит она его. Может к победе, а может к собственной гибели. Ты думаешь — через Стасю?

— Да, — ответила Мария. — Другого пути у нас нет.

— Но нас предупредили, что это путь для важных переправ.

— Как ты отличишь важное от не совсем? Уже война три года, а мы ни разу тропку эту не использовали, вдруг она уже паутиной затянулась? Проводники все на ней верные. Пройдет, как поезд по рельсам. Друг наш говорил, что в случае возможности уйти туда, в Освею, повезет с собой какие-то документы, чтобы связать рижское подполье с партизанами. Разве мы не должны дать ему безопасный мостик для связи?

Эмилия замахала руками:

— Ой, что ты, что ты, Мария. Да я не хотела никого обидеть, ни друга нашего, ни тебя, ни ребят. Просто я испугалась сама не знаю чего и теперь все этим испугом меряю.

Вечером того же дня, презрев всякие условности, Граф, он же блондин, вбежал со двора, выходящего на улицу Парковую, по черной лестнице дома № 8 по улице Кришьяна Барона. Он позвонил в квартиру № 8. После долгой паузы раздался женский голосок:

— Вам кого?

— Молодого хозяина, — ответил блондин.

— Да? — удивилась слегка служанка и пошла в глубь квартиры.

Появилась знакомая фигура Эриса в халате, с заспанным лицом и как всегда смотрящими в одну точку близко поставленными глазами.

— Судя по нарушению всех правил конспирации и твоему растренированному дыханию, вызванному близостью женских тел, — Эрис кивнул в сторону дома мадам Бергман, — что-то случилось.