Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Только поэтому удалось передать дело в суд присяжных — это и был сильнейший интригантский ход: только суд присяжных мог при таких обстоятельствах вынести оправдательный вердикт и привести дело к скандалу, который невозможно было затушить. При любых иных вариантах, даже при самом доброжелательном отношении суда, Засулич неизбежно была бы осуждена, хотя, возможно, не сильно при этом наказана.

Оправдать же ее не мог никакой суд, пребывающий в здравом уме и руководствующийся хотя бы видимостью законности: нет таких законов и не может быть в принципе, чтобы оправдывать не каких-то подозреваемых террористов, а самых настоящих — захваченных с оружием в руках рядом с жертвой (живой или мертвой) публично произведенного покушения! При этом добродетель — на этот раз в лице «невинно» пострадавшего Федора Федоровича Трепова — так или иначе восторжествовала бы и получила моральное оправдание; взрывоподобного скандала во всяком случае не произошло бы.

Того же, что осуществилось 31 марта, можно было достичь только чистейшим трюкачеством: соответствующей постановкой судебного спектакля и вручением присяжным для вынесения вердикта абсолютно провокационно сформулированной альтернативы.

Но для этого необходимо было еще и провернуть необходимую предварительную работу: что бы ни случилось непосредственно при проведении террористического акта, его обязательно нужно было заранее представить публике, как сугубо индивидуальное деяние.

Вот поэтому-то никак нельзя было арестовывать Коленкину, сам факт сговора Засулич с которой начисто опрокидывал всякую возможность розыгрыша заведомо фальшивой версии. Коленкину и не арестовали 24 января — только жена и дети прокурора не избежали соблазна ее внимательно разглядеть; сам же прокурор (находился он в тот момент в своей квартире или нет) трясся в это время от страха, но ничего предпринимать не имел права: коллеги, руководящие операцией, заведомо должны были посвятить его в существо замысла — иначе именно Желиховский мог бы сорвать всю эту интригу против Трепова.

Заметим, что именно в тот момент — еще до выстрела Засулич! — были заранее просчитаны все последующие шаги — и на случай, что Трепов будет убит (этим интрига благополучно и завершалась бы), и на случай, что убийство не получится, а Засулич схватят. Именно поведение семейства Желиховского однозначно указывает на эту существенную особенность плана: кто и когда при аналогичных условиях именно так реагировал на появление неизвестного (или неизвестной), предположительно — убийцы?

Затем Коленкину нужно было строго шугануть , чтобы она не болталась поблизости, пока идет следствие над Засулич — так и было сделано, а никакая полиция, конечно, приказа на ее арест не получала и получить не могла!

То же, что происходило на суде 31 марта 1878 года, было аккуратно поставленной и идеально разыгранной пьесой: и судья (достопочтенный А.Ф. Кони!), и обвинитель, и защитник действовали исключительно в унисон, и вкрутили-таки наивным присяжным версию о справедливом возмущении невинной девицы, действовавшей в неудержимом порыве чувств после истинно возмутительного поступка старого Держиморды, совершившего и моральное, и правовое преступление! И все это — через полгода после возмутительного поступка и через день после того, как якобы неудержимый порыв стал возможен и рационален по текущей политической ситуации!

Да несколько фраз об этом, сказанных в суде опытным и толковым юристом, не оставили бы от такой притянутой версии ни малейшего клочка! И, тем не менее, эти несколько фраз произнесены не были!

А завершилось же все тем, что и сами работники суда, и тюремное начальство, привезшее Засулич в заседание, заботливо выпроваживали ее из здания суда так, чтобы ее ни в коем случае не могли задержать агенты конкурирующей организации, продолжавшие подчиняться все тому же Трепову.

Затем Засулич некоторое время скрывалась в Петербурге, потом эмигрировала и лишь на несколько месяцев в 1879 году нелегально появлялась из-за границы; снова — в 1899 году, а окончательно вернулась только после амнистии 1905 года.

К чести самой Веры Засулич это был ее первый и последний террористический акт — весь ее долгий дальнейший политический путь был связан преимущественно с легальными и ненасильственными методами борьбы. Засулич была среди основателей российской социал-демократии и умерла в мае 1919 года, не приняв Октябрьской революции.

В XIX и ХХ веках было совершено немало политических преступлений, оказавшихся при этом шедеврами по организации дела и сокрытию его сути от публики: например — убийства братьев Кеннеди. Весь сюжет с покушением Веры Засулич и последующим судом над ней является в этом ряду шедевром из шедевров: никто толком даже и не догадался, что все это было не спонтанной цепочкой разрозненных независимых поступков разных людей, возмущенных произволом, тупостью и жестокостью царского сатрапа, а тщательно разработанным сценарием и великолепно поставленным представлением, в которых террористам (ведь Вера-то была не единственной!), равно как и присяжным на суде, были отведены роли жестко управляемых марионеток.

Но так уж удачно складывались и обстоятельства для организации этого дела: от 13 июля 1877 года до 24 января и затем до 31 марта 1878 года прошла масса времени, и все заинтересованные лица вполне могли подготовить и согласовать роли и порядок публичных выступлений всех посвященных и всех непосвященных в суть замысла.

1 апреля в Москве Катков оторопел от сообщения об оправдании Веры Засулич и поначалу решил, что это — первоапрельская шутка.

6 апреля он обрушился в «Московских ведомостях» на всех инакомыслящих: « Наше варварство — в нашей иностранной интеллигенции » [643] В.А. Твардовская. Указ. сочин., с. 177. — заявил он. Хотя, казалось бы, присяжные на суде никакого отношения к интеллигенции не имели, а если интеллигентами и были судья, прокурор и защитник, то это казалось уже неистребимым злом! (Вот при Советской власти интеллигентность вовсе не требовалась для таких занятий!)

Но Катков относительно верно указывал на размежевание сил: 3 апреля в Москве перевозили с вокзала в Бутырскую тюрьму 15 административно высланных студентов Киевского университета. [644] О причинах см. ниже — в конце данного раздела. Возбужденная происшедшим в Петербурге интеллигентная публика собралась толпой и устроила арестантам овацию. Тут же манифестантов разогнали и жестоко избили набежавшие «охотнорядцы» — били всех попадавшихся «в немецком платье». [645] В.А. Твардовская. Указ. сочин., с. 177. Несколько человек было забито до смерти. [646] А.Тун. Указ. сочин., с. 154. Словом, сцена почти что из берлинской жизни 1929–1932 годов!