Константин Гордиенко - Чужую ниву жала (Буймир - 1)

- Думаешь, долго будем тебе угождать? Прислуживать?! Пришел, паниматка, тебе конец!

Происшествие на всю округу!

Новый переполох всколыхнул все село: пока люди бастовали, набежали соседние села, надумали захватить работу. Видно, экономия не дремала. Чернуха захотел перехитрить Буймир, разослал надсмотрщиков по дальним селам, нанял там крестьян, и те бросили свои нивки, теперь косят, вяжут панский хлеб в Доброполье. Злая весть ошеломила, встревожила Буймир, люди кинулись к ветхим воротам, обступили хорошо знакомую убогую хату, на которую все село теперь возлагало надежды. Захар стоял перед миром задумчивый, встревоженный. Немало горьких слов пришлось ему выслушать. Председатель сельского комитета ничего не знает не ведает, а тем временем чужие села захватывают у нашего пана работу, лишают Буймир заработка. Куда мы пойдем? Чернуха обманул общество и теперь насмехается.

И Захар повел в поход взволнованное село. Сотни брылей, платков пошли на переговоры с пришлыми. Грозная, единодушная толпа.

Не забыли прихватить дубье, колья, заткнули за пояса топоры. Девушки вооружились острыми тяпками.

Захар оправдывался перед людьми:

- Разве кто виноват? Дозорные наблюдали за панскими полями, а сегодня с утра экономия нагнала людей - набежали соседние села.

Со взгорья за селом открылось обычное и вместе с тем неожиданное зрелище, которое возмутило людей, наполнило их гневом. На побелевших панских нивах размахивали крыльями косилки, блестели косы, сновали верховые. Началась жатва - широкие поля были перерезаны полосами скошенного хлеба. Жатва только что началась, а уже на току, около оврага, стояла молотилка. Харитоненко спешит обмолотить перестоявший хлеб.

Гневно взвилось над головами красное знамя. Его подняла Орина. Куда бы ни ходили, что бы ни делали, знамя неотступно было при людях, словно придавало отваги, разума, вело в поход. И почему-то вошло в привычку знамя всегда развевалось над Ориной...

Не кому другому, как Гаркуну и Пугачу, поручено руководить жатвой этого лета в Доброполье. Пшеница - что море. Удостоенные высокого доверия, предчувствуя хороший заработок, награду, надсмотрщики ветром летали по полю, расставляли рабочую силу, разбивали участки для косарей, косилок. По приказу эконома разогнали гонцов по окрестным селам нанимать еще людей.

Небо затуманилось, поле заволокло дымкой, распаренные тела косарей, вязальщиц обвеяла приятная прохлада, над нивами разнеслась протяжная девичья песня:

Марусино благородна,

Не влюбляйся в дворянина...

Надсмотрщики сегодня на удивление радушны с вязальщицами, не кричат, не ворчат. Разве они не знают, как обращаться с людьми - шуткой, остротой, а иногда и окриком.

Девушки проворно двигались, крутили свясла и тянули, вытягивали, выводили - может ли девушка вязать без песни?

Бо дворянин пiзно ходить,

Не одную Марусину з ума зводить...

А потом напали на надсмотрщиков, стали упрекать, бранить. Обычные разговоры:

- Напекли хлеба, чтоб у вас на сердце пекло! И это в первый день! Не выкис, корка так и отстает, целый день тошнит. А что же будет дальше?

Девчата с тоской тянули, вытягивали:

Не одную, то другую,

А все тую Марусину молодую...

Косари у дороги стали точить косы, закуривали, а сухонький малорослый дед окинул взглядом небо и уверенно сказал:

- Будет дождь. Пшеница отошла, не осыпается зерно.

Обвел взглядом поле, дорогу и заметил - приближается большая толпа с красным знаменем...

...Оставайся, Марусино, сама дома...

Песня оборвалась, косари, вязальщицы заметили большое шествие, на минуту остановились, застыли, а затем нехотя продолжали работу, встревоженно ожидали, медленно довязывали, докашивали. Зловещая тишина нависла над полем, только слышно было, как дребезжат косилки.

Над дорогой взвилась песня, - не жалостная, не тягучая, а совсем иная - грозная, необычайная, бунтарская песня! Красивая статная молодка несла красное знамя, которое особенно бросалось в глаза среди белых сорочек. Красным своим цветом оно приковывало взгляды людей, разговаривало с ними, взывало к ним. Жнеи, косари словно оцепенели. Высокий, хилый бородач ведет поход, властно поднимает руку. Косилки остановились. Остановилось и шествие. По нивам пробежало беспокойство. Казалось, властная рука остановила самую жизнь. Поденщики сходились, вязальщицы перевязывали платки. Нахмуренные косари вытирали взмокшие лбы. Ждали. На всю округу гремит Буймир. Беды не миновать.

Примчались надсмотрщики, остановились в стороне: беспорядок снова затеяли. Захар встал на косилку, обвел глазами толпу. Могучий взмах руки все бросили работу, приблизились, одни нерешительно, другие бегом.

- Что же у вас тут - спят и не знают о революции? - грозно напал Захар на оторопевших людей, которые растерялись и не могли понять: может быть, на самом деле что-то случилось, какое-то выдающееся событие? Теперь такое время, каждый час какая-нибудь неожиданность, а они ничего не ведают.

Однако Захар, не давая опомниться, с горячностью бросал мятежные слова:

- Сын Харитоненки заводы проигрывает в карты за границей, а Харитоненко из вас жилы тянет!

Очень неловко почувствовали себя поденщики под пронзительным гневным взглядом известного на весь уезд оратора, который всегда появляется на ярмарках, сходах, бунтует людей против панов, нагоняет страх на начальников.

Многолюдное шествие, которое привел Захар, тем временем обступило поденщиков. Крестьяне Буймира не могли стоять молча, угрожающе посматривали, опирались на колья, с бранью нападали на соседей, которые нарушили постановление и сорвали забастовку. Опережали мысль оратора, который пока что все-еще делал вступление:

- Рабочие давно вывезли псов-управляющих на тачках, а у нас еще до сих пор Чернуха, Пугач и Гаркун сидят на шее!

Слова оратора тяжелым укором западали в души людей. Рабочие везде борются за свои права, потому что капиталисты выжимают из рабочего все его силы, а под старость выбрасывают его на улицу. Уже восстал "Потемкин Таврический", забастовали железные дороги и телеграф. Царь и министры надумали задавить, разгромить революцию. А зачем соседи сорвали забастовку? Зачем нарушили приговор? Броненосцы "Три святителя", "Двенадцать апостолов" и "Георгий Победоносец" не могли ничего сделать с восставшими матросами, которые выкинули красное знамя и провозгласили революцию. И солдаты уже поют "Марсельезу". Рабочие Петербурга и Кавказа сражаются на баррикадах!.. Что-то необычайное и непонятное для соседей содержится в этом слове. Захар подробно объясняет, как рабочие нагромождают камень, доски, бревна, ящики - помогают женщины и даже дети, - рубят телеграфные столбы, срывают вывески, оплетают все проволокой, загромождают улицу - получается заслон от казаков и полиции, который называется баррикадой.