Леон Арбатский - Последняя тайна рейха. Выстрел в фюрербункере. Дело об исчезновении Гитлера

Итак, единственный, о ком можно уверенно утверждать, что он видел мертвого Гитлера и может засвидетельствовать, что это был Гитлер, — его слуга Линге, один из самых преданных ему людей. Причем его преданность не была фанатическивосторженным обожанием, как у Аксмана, а глубоко личной привязанностью. Это был очень надежный холуй, этакий немецкий Фирс в звании штурмбаннфюрера. Ему Гитлер мог доверить любую свою тайну.

Другие возможные свидетели — Борман и Геббельс — к концу дня 1 мая были уже мертвы. Что касается «двухтрех» эсэсовцев, выносивших Гитлера из кабинета, то об их судьбе никаких упоминаний в источниках не содержится.

Вернемся к свидетельству Кемпки о том, что он якобы видел верхнюю часть лица фюрера и его волосы, не закрытые одеялом, во время выноса тел. Ни один из свидетелей этого не подтверждает. Напомним, что истопник видел лишь нечто, завернутое в одеяло. Генерал Раттенхубер — тоже. Напомним, что Гюнше опознал фюрера по брюкам и ботинкам, Менгесхаузен — по мундиру.

Как мог Менгесхаузен увидеть мундир (китель), если труп был завернут в одеяло? Он не мог его увидеть, когда тело вынесли из подземелья, по указанной причине; он также не мог его увидеть, когда участвовал в захоронении: китель сгорел полностью, не было обнаружено ни единого клочка. И все же Менгесхаузен точно знал, что это Гитлер. Откуда? На «повторном допросе» у генерал-лейтенанта Вадиса (см. гл. 4) Менгесхаузен показал, что, наблюдая вынос тел с террасы рейхсканцелярии, он сумел разглядеть «профиль Гитлера, его волосы и усики». Но это он вспомнил лишь 18 мая, а на первом допросе в первых числах мая он об этом не упомянул. Здесь явно просматривается желание угодить важному русскому генералу, который, конечно же, жаждал услышать подтверждение тому, что его контрразведчики разыскали «преступника № 1».

Даже если допустить, что Менгесхаузен сказал Вадису правду (а допускать этого не следует), то едва ли он смог бы отличить фюрера от двойника с расстояния 70 метров. Что касается ответа на вопрос — откуда Менгесхаузен знал, что возле аварийного выхода сжигают именно Гитлера, то ответ прост: он этого не знал. Сперва он, вероятно, догадался, а затем получил подтверждение своей догадке от других охранников (несмотря на все предосторожности, слух о самоубийстве фюрера быстро распространился) либо от Раттенхубера.

Вообще свидетельства очевидцев крайне разноречивы (авторы фундаментальной монографии « Преступник № 1» [87] Мельников Д., Черная Л. Преступник номер один. М.: Новости, 1991. осторожно называют эти показания «сбивчивыми»). Одни утверждают, что Ева Браун была завернута в одеяло, другие — что нет. Один утверждает, что трупы в сад вынесли Гюнше и Линге. Другой — что это сделали Гюнше, Линге и два эсэсовца. Третий называет Бормана, Линге, Штумпфеггера и Кемпку.

Один указывает время самоубийства — до двух часов, остальные — между тремя и четырьмя. (Есть еще три свидетеля, о которых речь пойдет в 25й главе: один из них беседовал с Гитлером после 6 часов, другой — с Евой Браун поздно вечером того же дня; третий видел Гитлера живым и здоровым 1 мая, на следующий день после смерти и похорон…) Пожалуй, единственный определенный факт, который можно выудить из этого мутного потока лжи и противоречий, — это то, что Линге и Борман были единственными, кто видел фюрера мертвым до того, как он был упакован в одеяло. После гибели Бормана Линге остался единственным человеком на земле, кому было доподлинно известно — бежал ли Гитлер из своего логова или же действительно покончил с собой (не считая участников операции по спасению Гитлера, оставшихся неизвестными).

Тому есть веское подтверждение. Чтобы рассказать о нем, придется забежать вперед. Осенью 1945 года НКВД приступило к проверке результатов расследования, проведенного весной того же года другим ведомством — военной контрразведкой СМЕРШ.

В соответствии с планом нового расследования в Бутырской тюрьме освободили восемь двухместных камер, в каждую из которых подсадили по агенту НКВД, владеющему немецким языком и снабженному подходящей легендой. В каждую из этих камер поместили по одному из «свидетелей по делу Гитлера», как значилось в заведенных на них делах. «Свидетели» подвергались пыткам холодом, голодом, бессонницей. По крайней мере, одного из них — шефпилота правительственной эскадрильи генерала авиации Бауэра — много раз избивали.

Линге достался сокамерник по фамилии (или присвоенному в НКВД псевдониму) Бемен. Этот Бемен в своем рапорте («агентурном заявлении») доносил начальству: вернувшись с допроса, Линге заявил ему, что никогда не расколется и поэтому его нельзя будет обвинить во лжи и что только он и Мартин Борман знают правду…Донос этот хранится в Государственном архиве в так называемом деле «Миф». Поразительное признание! О какой «правде» здесь идет речь?

Еще один вывод из сказанного выше: двое очевидцев, показания которых наименее правдоподобны — Кемпка и Аксман, — не просто демонстрируют свою осведомленность и стремятся доказать свою причастность к историческому событию. В их лжи есть система. Похоже, что это случайные, «незапланированные» свидетели; с ними не успели согласовать детали показаний. Тем не менее они стремятся выполнить свой офицерский долг перед фюрером и прикрыть тот факт (теперь мы можем считать его почти доказанным), что из кабинета вынесли «не того» Гитлера.

Весьма колоритная фигура — эсэсовец Менгесхаузен. В охрану рейхсканцелярии (так называемую дивизию «Адольф Гитлер») отбирали эсэсовцев не только по «деловым качествам» — физической и боевой подготовке. Учитывались также верность нацистским идеалам, «твердый нордический характер», преданность фюреру.

Так вот, не успел еще догореть погребальный костер в саду рейхсканцелярии (а горел он полчаса), как Менгесхаузен проявил себя мародером: по свидетельству Раттенхубера, Менгесхаузен прокрался в покинутый кабинет фюрера и снял с его кителя, висевшего на вешалке, золотой (позолоченный) значок ветерана нацистского движения. При этом он заявил Раттенхуберу, присутствием которого не стеснялся, что американцы заплатят за этот сувенир хорошие деньги. После чего он переоделся в заранее припрятанную штатскую одежду и дезертировал. (Остатки «группы Монке» до наступления темноты 1 мая защищали рейхсканцелярию, а затем попытались прорваться на Запад).