Геннадий Александров - Монархия и социализм

Ну и Бомба, конечно. Георг умер, оставив в наследство почти завершённый атомный проект. Через полгода после его смерти Англия провела успешное ядерное испытание, после чего добрый доктор Пенни немедленно вылетел в Лондон, где получил дворянский титул. Получил он его из рук дочери за то, что успешно завершил дело, начатое отцом.

Вот что сделал Георг — он оставил после себя государство, полностью адаптированное к вызовам времени, при всех видимых признаках поражения он сумел не просто выжать из ситуации всё возможное, но он сумел обернуть даже последствия поражения на пользу государству. Британская Империя, съёжившись в размерах, сумела остаться Империей, миниимперией, микроимперией, назовите как хотите, всё это всего лишь слова, но Англия смогла (сумела) сохранить имперское ядро, матрицу, Англия сохранила себя. Во всех перетрубациях она сохранила голову. Свою, английскую голову. Она не позволила, чтобы в этой голове появились чужие мысли.

Англии удалось отстоять себя.

Это гораздо, несопоставимо важнее того преходящего обстоятельства, что государство уменьшилось в размерах. Сегодняшний мир не останется сегодняшним навсегда, завтра он будет другим, но вот лев остался львом, он просто стал меньше, но он всё тот же лев. Он готов к прыжку.

Ничего ценнее своего государства у людей нет, осознание этого приходит по-разному, но, когда оно приходит, мы гордимся своим государством или испытываем за него стыд совершенно так же, как мы гордимся собою или испытываем стыд за то, что мы сделали или сказали. Государство это мы, а мы — это государство. Работа по государственному строительству это очень тяжёлая работа. Непредставимо тяжёлая. Насколько тяжёлая, можно увидеть, взглянув на эту старую чёрно-белую фотографию.

Это коронация Елизаветы в 1953 году. Это — венчание на царство. Это не праздник, это возложение на себя тяжелейшей ноши. Ноша эта — ответственность за миллионы людей, живущих в государстве. За их жизнь. За то, чтобы они сохранили себя. За то, чтобы они остались собой, за то, чтобы они не стали чужими.

Посмотрите на лица людей на фотографии, посмотрите на руки Елизаветы, посмотрите, как она сжимает две палочки-выручалочки.

Монархия — это очень серьёзно.

Люди, считающие, что достаточно объявить кого-то монархом и всё тут же волшебным образом «устаканится», производят жалкое впечатление. Они витают в облаках. Объявить кого-то монархом нельзя. Монархом человека не объявляет, а делает народ. Произнести волшебную формулу «володей нами» может только народ, больше никто. Трон это не стул в гостиной. Его нельзя двигать, его нельзя выносить и заносить, трон это примирение народа самого в себе, самого с собою. Трон это весы, позволяющие держать в равновесии государство.

В далёком 1936 году, в день, когда состоялось отречение Эдварда VIII, в доме, где жила семья его брата, будущего Георга VI, поднялась суматоха. В комнате на втором этаже играли две девочки, две сестры. Звали их Элизабет и Маргарет. Одной было десять, другой шесть лет. Услышав шум, старшая девочка сбежала вниз и, расспросив слуг, опрометью бросилась назад. Запыхавшись, она сообщила младшей сестрёнке новость об отречении дяди.

— Они теперь отрубят ему голову? — невозмутимо спросила та.

— Нет, просто теперь королём будет наш папа.

— Это значит, что когда-нибудь королевой будешь ты?

— Да, когда-нибудь…

— Бедняжка, — сказала младшая девочка, продолжая играть с куклой.

Обращаю ваше внимание, что девочка, родившаяся в королевском дворце, уже в шесть лет знает, что королю, потерявшему власть, отрубают голову. Это знание — часть её жизни. И она очень хорошо понимает, что стать королевой означает перестать принадлежать себе и начать принадлежать народу. Перестать быть собою и стать государством.

Нынешнюю Англию в том виде, в каком мы её знаем, создали два человека. Один из них умер в 1952 году. Второй ушёл в тень. В 1955 году Эттли подал в отставку и покинул пост лидера Лейбористской Партии, на котором пробыл более двадцати лет. В том же, 1955 году он был удостоен графского титула. Некоторое время он путешествовал, уже не в качестве государственного деятеля, а как частное лицо он посетил СССР и континентальный Китай. Он полюбил проводить время дома, у него обнаружилась страсть — граф стал разводить кур. Домик для курочек, которые несли яички, Эттли построил сам. Своими руками. Полученным результатом он остался недоволен и перестроил курятник. Потом опять. И опять. Всего курятник разбирался и сколачивался заново четыре раза. Эттли был упорным человеком.

Ну, а власть решила отдать все лавры его сопернику. Не только роль «спасителя отечества», но и вообще всё хорошее, что случилось с английским государством, стало приписываться Черчиллю. Лидер Консервативной Партии был раздут до какой-то неимоверной величины, во время войны он прикрывал собою Военный Кабинет, теперь же он закрыл собою и тех, кто спасал государство уже после войны. Было это нелегко. Нужно отдать Черчиллю должное, не каждый бы справился с подобной щекотливой миссией, да и самомнение такого честолюбивого человека, каким был сэр Уинстон, должно было жестоко страдать. Его одолевали приступы депрессии, иногда эти периоды затягивались на продолжительное время. Последние два года войны Черчилль сильно пил. Он и всегда-то был не прочь приложиться к бутылке, но в 1944–45 годах он к коньячку уже не прикладывался, он в него окунулся с головой.

Напомню, что в войну Эттли формально числился заместителем Черчилля, и по той причине, что Черчилль, занимавшийся «представительскими функциями», постоянно осутствовал, заседания Военного Кабинета почти всегда вёл Эттли. Однако, когда Черчилль присутствовал в Лондоне, «протокол» требовал, чтобы заседания Кабинета вёл он. Когда это случалось, заседания Кабинета превращались для присутствующих в сущее наказание — Черчилль демонстрировал незнание множества деталей, он терял нить мысли, замолкал, впадал в прострацию и все в мучительном молчании ждали, когда он сможет продолжить заседание. Лорд Бивербрук, бывший живым воплощением того, что принято понимать под «человеком дела», несколько раз приходил в состояние, близкое к бешенству и даже порывался выйти из Кабинета вообще. В конце концов терпение лопнуло даже и у терпеливого Эттли и он написал для Черчилля нечто вроде памятки, этакую шпаргалку для слабоумного — когда и что говорить, какие вопросы и в какой очерёдности рассматривать, что и кому поручать. Забыть этого унижения Черчилль не смог. Уже после войны, услышав однажды чью-то восторженную оценку Эттли, где, среди прочих достоинств упоминалась и его скромность, Черчилль тут же откликнулся саркастическим «a modest man with plenty to be modest about», что можно перевести как «скромняга, который имеет множество причин быть скромным». «Скромняга поневоле».