Андрей Губин - Молоко волчицы

Тело его нашли на третий день у Голубиного яра.

В ГОСТЯХ У ЕРМАКА

В пути заунывно кричал паровоз.

Поезд шел по Сибири. Тут еще стояли морозы. Серега Скрыпников, старый базарный сторож, после многодневного молчания рек:

- Хорошо на деревянной ноге - не мерзнет проклятая!

Спиридон Васильевич Есаулов не унывал - не впервой. После заключения он дал слово не воевать против новой власти, но власть продолжала воевать с ним. Как бывалый зек он стал в эшелоне старостой, подружился с караульными, курил их махру, подыскивал дружков на побег, смеялся над Оладиком-кулаком.

Оладик метался в горячке. Какой-то ловкач спер у него валенки с ног. Оладик кутал тощие цыплячьи ноги дырявым крапивным мешком. Мария Есаулова развязала мешок с пожитками, достала пару мужниных сапог. Глеб шил их у хорошего мастера и берег. Лет пять лежали они на дне сундука, пропахшие иранским табаком. Внутри нежный мех ягненка. Оладик безропотно натянул сапоги. Поезд остановился. С рыпом отодвинулась визжащая блоками дверь-стена. Вагон изнутри мохнато заиндевел, но теперь в нем казалось тепло - так дуло с улицы. Мария сбегала за кипятком, напоила Оладика чаем с таблеткой сахарина.

- Ты, Маруся, будешь у бога по правую руку сидеть, - сказал Спиридон. - И сам Петр, камень церкви, будет наливать тебе вино.

Снова станция. Река. Ссыльным разрешили выйти. Кто-то разузнал:

- Иртыш.

Так казаки очутились в гостях у Ермака, славного донского атамана, воевавшего царю Сибирь. Глянув на серые волны, несущие льдины, Спиридон, казачий запевала, начал песню Кондратия Рылеева, повешенного царем декабриста. О своей несчастливой доле плакали казаки.

И пала грозная в боях,

Не обнажив меча, дружина...

Караульные погнали колонну назад. Нет - даже собаки почуяли: тут и пуля бесполезна, пока не допоют.

Тяжелый панцирь, дар царя,

Стал гибели его виною...

Тяжелый панцирь царских привилегий простым хлеборобам.

На одной станции ссыльных поставили на стройку элеватора. Мастера были вольные, местные. Посмотрел на их работу дядя Анисим, достал из мешка серебряную киюру, прочитал чертеж, расставил казаков подносить кирпичи, крикнул: "Бабы, готовь материал!" - то есть раствор, глину, надел фартук и начал возводить зернохранилище. Всех загонял в работе, сам упарился, ночь на дворе - он при кострах продолжает кладку, "плетет" кирпичные кружева, "рисует" ложные арки, украшает антаблементы. Заразил и местных мастеров, и ссыльных. Планировали сделать зерновой дом за месяц - Анисим Лунь выбил имя свое на фризе через неделю и вымыл в чистой воде киюру.

Приемщики ахнули - так быстро вырос в степи элеватор, а мастера на руках снесли с лесов, прохватило его, потного, жгучим ветром, застудился.

Тут и похоронили его. Но сказать успел:

- "В месяц колосьев, в месяц Авив, тронулись они ночью, неся кости Иосифа в тройном саркофаге - из золота, серебра и кедра... При реках Вавилона, там сидели мы, и плакали, когда вспоминали о Сионе, когда сидели у котлов с мясом и ели хлеб досыта и финиковые плоды, и лепешки с медом, и лапшу белую, как кориандровое семя... Многие объявляли великих, но прежде смерти никого не называй блаженным... Увы, государь, иной человек искусен и учит других, а для своей души бесполезен... Не бейтесь: страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка...

Как тень дни наши на земле, и нет ничего прочного... Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремиться вверх... На злачных пажитях и у тихих вод ходил я... Итак, иди, ешь с веселием хлеб твой и пей в радости вино твое - нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить, веселиться... Как моль одежде, как червь дереву, так печаль сердцу... Летам моим приходит конец, и я отхожу в путь невозвратный... Гробу скажу: ты отец мой; червю: ты мать и сестра моя... Я стал как филин на развалинах... И пророки станут ветром... Объяли меня волны смерти, и потоки беззакония устрашили меня... Я должен, подобно ткачу, отрезать жизнь свою. Итак, ждите меня..."

Дяде Анисиму было лет двадцать, когда умер его отец Лука Лунь. Знаменитыми деяниями Луки считалось водружение колоколов на церквах. Мало поднять колокол в небесную высь с помощью веревочной механики - надо установить так, чтобы звон был чистым, малиновым, тревожащим, умиляющим. В знак почтения к отцу Анисим вырубил в скалах глыбу дикого золотистого доломита и вытесал надгробие в виде мощного колокола.

Лука надорвался. Не колоколом - быка завалившегося в сарае поднимал, поднял, а сам упал бездыханным. На другой день его похоронили, спешили под зиму сеять хлеб. Памятник Анисим ставил весной. Разобрало любопытство: каково теперь тело отца? Час был ранний, людей не видать, густые кусты сирени. Парень отрыл неглубокую - сеять спешили - могилу, поднял крышку и отпрянул: тело в гробу перевернулось, лежало лицом вниз, черный волос покойника бел, под ногтями щепочки, царапался...

А памятник колокол получился отменный. Могилы обычно отмечались крестом, деревянным или каменным, по достатку покойника, или плитой с именем раба божьего и датами рождения и преставления. Анисиму стали заказывать оформление могил. Но работа стоила дорого, и заказчиками были больше курсовые господа, тщеславие которых Анисим тешил вырубленными в камне орлами, киверами, клинками, медицинскими змеями и надписями из Библии о суете и прахе земной жизни.

В молодости он лепил на потеху ребятишкам глиняных чертиков, крылатых коней, птиц-свистулек, азиатских боженят. Увлекался булыжной кладкой, мостил улицы на курсу, выводил орнаменты цветной брусчаткой, принесенной водами бешеных эльбрусских рек. Строил стены и ни на миг не останавливался в работе: когда брал камень в руки, глаз уже видел, как единственно верно положить его в ряд.

Удивительно владел он киюрой. Толпы зевак собирались смотреть, как он тешет камень - будто строгает мягкую липу или снимает ножом витки с застывшего коровьего масла. Многие загорались подражать станичному Фидию, но не у всех получалось: даже податливые туф и ракушечник оказывали железное сопротивление инструменту.

Памятником его жизни остались: могучий, соперничающий с окрестными утесами "Замок" в ущелье, при потоке; построенный на века театр; знаменитая на весь мир грязелечебница с фигурами античных богов и героев; множество надгробий, гротов, искусственных скал в парках; белоснежные колонные бюветы минеральных источников; памятник на месте трагической гибели Лермонтова - великолепный обелиск в лесу, с бронзовым горельефом поэта, четыре грифа по углам, скованные цепью-тайной; гранитный памятник первым коммунистам станицы.

...На следующей остановке приказали выходить совсем и строиться по десяткам. Отсюда пешим порядком в тайгу, строить металлургический завод.