Андрей Губин - Молоко волчицы

Двое суток шли по снежным лесам. Кормить стали хорошо. Выдали валенки и рукавицы. На второй ночевке Спиридон подозвал Марию:

- Кума, поди сюда...

В ночь завыла пурга. Караульные в оленьих дохах залезли в палатки. Собаки зарылись в снег. Ссыльные жались у костров.

Пурга остановилась на следующий день. Обнаружился побег группы ссыльных. В тот же день партию догнала бумага - стараниями Михея Васильевича многим ссылку отменили - Оладику, Сереге Скрыпнику, Марии, Спиридону... Но Оладик уже был в царстве небесном, ибо по Евангелию это царство приобретают нищие. А Спиридон и Мария бежали.

В первую ночь шли наугад. Днем в пурге не ложились. С вечера засверкали сибирские изумруды звезд, каждая на фунт потянет. Спиридон, офицер, уверенно повел группу но небесным светилам на запад. Хлеб копили задолго. Убили в берлоге сонного мишку. Суровые горы, снега, безбрежные леса, воздух до боли в грудях чист. Неожиданно в пади увидели поселок. Издали бежал поезд, застилая округу паром. Остановились. Отсюда каждый пойдет в одиночку - у кого какой жребий. Спиридон не бросал Марию, брал с собой. Стали прощаться.

- Спаси тебя бог! - целовались в губы, не пряча слез.

Ночью на тихом ходу Спиридон и Мария вскочили на проходящий в Россию товарняк. На открытой платформе - руда. Выкопали ямку от ветра, легли. Она вниз, он на нее, чтобы меньше дуло, чтобы не терять тепло тел. Как отца, обняла Мария Спиридона. Когда рассвело, перебрались в крытый вагон с ящиками. Спиридон заметил, что вагон был теплушкой, на крыше листовым железом забита дыра от печной трубы. Он сорвал железо, расширил лаз. Идущий снег хорошо скрывал беглецов. Казак подал женщине руку, высокая Мария дотянулась, и он втащил ее на крышу. Спустившись в вагон, они прикрыли лаз железом. В джутовых мешках оказалась шерсть - постель, а в ящиках - кедровые орехи. Снег для питья собирали с крыши. В щель смотрели на белый свет. На станциях близко слышали голоса смазчиков и кондукторов, стуки молотка по колесам.

Полустанки, водокачки, рудники да централы.

Начались степи, уже зеленеющие, солнечные. Мелькнет заяц, взлетит птица, верблюды пасутся, дымок над одинокой юртой. Ветер теплый. Запасы снега в вагоне растаяли. Решили покинуть укромный вагон. На малой станции их заметят сразу. Вылезли на большой, определив ее по огням города. Остаток ночи пересидели в кучах теплого шлака, где то и дело чистились паровозы. С утра затерялись в базарной толпе.

Тут уже Мария выручила казака - нанялась каким-то матросам постирать бельишко и заработала две банки засахаренного молока и подол военных сухарей. Потом подносила вещи важному господину в очках и принесла вареную с тухлинкой курицу и кусок батона. Хлеб давали по карточкам, и они никак не могли раздобыться харчем на дальнейшую дорогу.

На третий день они попали в облаву. Каким-то образом Спиридон выбрался из кольца, а Марию повели в дежурное отделение. Часа через два беспаспортных погнали на товарную станцию грузить лес. У Марии выступили радостные слезы - самый дорогой сейчас человек, Спиридон, шел поодаль. Днем он показывался ей несколько раз. Вечером арестованных увели на ночлег в барак. С утра опять грузили лес. Вскоре Мария увидела Спиридона. Он крутился возле диспетчеров, курил со сторожами, делал Марии какие-то знаки, но она не понимала.

Бригадирша баб-грузчиков была статная блатная девка в стеганке и фильдеперсовых чулках. Спиридон увидел, как Мария долго о чем-то говорила с ней и показала на Спиридона, который грузил железо с вольными шабашниками. Бригадирша направилась к нему. Он отошел в сторону. Девка спросила:

- Твоя баба?

- Моя.

- Идет вагон в вашу деревню, уже мелом написано, можем отправить ее, в доски заложим, тащи сухарей и штук десять резиновых грелок - для воды. Да поторапливайся, хмырь! Запиши номер вагона - сама не вылезет, сообщи.

В обеденный перерыв полковник Есаулов совершил бандитский налет ограбил маленькую аптеку, унес дюжину резиновых грелок. Выменял за серебряный пояс три буханки хлеба. Передал бригадирше. Смотрел, что будет дальше. Как они налили водой грелки, он не видел. Только вот Мария исчезла - значит, спряталась в досках. Два парня с ломиками скрутили лес проволокой, поставили полосы черной краской. На другой день вагона уже не было.

Мария со Спиридоном встретятся - через десять лет.

Курится багряное утро. Теплынь. Воздух нежен. Немного грустно. Гогочут на речке гуси, чуя осень, машут крыльями вслед диким птицам, но не умеют Подняться.

Вышел из хаты Михей Васильевич. Постоял над водой, очарованный ясной, неколеблемой тишью, пошел проведать молодого коня, недавно добыл на конзаводе, из неуков, сам объездил, и имя ему дал хорошее - Месяц, в память о коне, убитом в гражданскую.

В конюшне пахнуло теплом скошенной отавы; вечером привезли на бричке. Хотел взять охапку, чтобы кинуть Месяцу, и замер - на отаве спал Спиридон. Он толкнул его сразу же - сдать органам. Брат спал как убитый. Михей Васильевич задумался. Шло время. Спиридон не просыпался. Лицо как у мертвого. Хлопнула калитка - Ульяна пошла на базар. Вот, значит, какие выстрелы слышались ночью в садах. Почему он пришел сюда? Он, начавший гражданскую войну в станице поединком с Михеем, знает, что прийти сюда все равно что в ГПУ. Ну что ж, пусть отоспится.

Тихо вывел коня Михей Васильевич. Сходил в хату. Кинул сбоку брата кружок свойской колбасы, хлеб, яблоки, поставил кувшин с водой. Запер конюшню на замок. Поехал на работу - он уже председатель колхоза, приторочил двустволку: в лиманах кормились дикие утки, попадались куропатки.

Перед вечером и впрямь попал на охоту. Дичь так и валила под стволы, и вернулся охотник поздно. Конюшня открыта и пуста.

- Ты конюшню отмыкала? - набросился на жену.

- Ножик точить ходила, - ответила Ульяна.

- Ну и что?

- Ничего. Точило там ведь стоит.

- А то, что замыкать надо и кобеля туда перевести, а то, чего доброго, коня уведут!

- Ладно, - отвела красивые, как у овцы, глаза.

- Колбасы круг я брал на обед.

- И я круг съела - прямо объеденье!

- Так нам и до зимы не хватит. Кто крутил точило?

- Сама! - удивляется расспросам Ульяна.

Сентябрь осыпался, и утра свежели, и медленным холодом тянет с реки. Подсолнухи после дождей заржавели, согнулись под шляпами, как старики.

В скрытой лесной балочке шалашик Спиридона. Вялый дымок костра. В золе печется картошка. Таинственно, с холодком и нервной дрожью, шумит желтеющий лесок. Листья в светлых прожилках умирания. На смену листьям выдвинулись ягоды - кизил, барбарис, калина. Беглец выстругивает ложку, греясь у огонька.

В полдень небо безмерно. Ветер и воля - как страшны они одинокому сердцу! В желтых волчьих дубках, в пугающе синем небе, в молчанье гор столько равнодушной силы! А человек мал, стучит его малое сердце, оплетенное паутиной тоски, и стук этот недолговечен.