Андрей Губин - Молоко волчицы

В серый блокнот из планшета Коршака выписал слова Николая Васильевича Гоголя, обожаемого за "Тараса Бульбу".

"Один татарский наезд разрушал весь труд земледельца: луга и нивы были вытаптываемы конями и выжигаемы, легкие жилища сносимы до основания, обитатели разгоняемы или угоняемы в плен вместе со скотом. Это была земля страха, и потому в ней мог образоваться только народ вонственный, сильный своим соединением, народ отчаянный, которого вся жизнь была бы повита и взлелеяна войною. И вот выходцы вольные и невольные, бездомные, те, которым нечего было терять, которым жизнь - копейка, которых буйная воля не могла терпеть законов и власти, которым везде грозила виселица, расположились и выбрали самое опасное место в виду азиатских завоевателей - татар и турков. Эта толпа, разросшись и увеличившись, составила целый народ, набросивший свой характер и, можно сказать, колорит на всю Украину, сделавший чудо - превративший мирные славянские поколения в воинственные, известный под именем Козаков, народ, составляющий одно из замечательных явлений европейской истории, которое, может быть, одно сдержало это опустошительное разлитие двух магометанских народов, грозивших поглотить Европу".

Его пленяли казаки Пушкина, Лермонтова, казаки Сибири, Средней Азии охотники, землепроходцы, строители, воины. С восторгом читал он книгу шведского путешественника, который просил русского императора дать ему в проводники по Центральной Азии казаков, обещая в благодарность за это посвятить книгу о путешествии царю, и который посвятил книгу двум безграмотным казакам-проводникам - столь рыцарственно проявили они себя в путешествии.

Михей Васильевич радовался, когда открывал национального героя, ученого, поэта - казачьих родов. И поселилась у него мечта: создать красное казачество на границах новой России, людей особой воинской породы - один против ста. В ответ на это Михею Васильевичу говорили:

- Ты все от казачества не отвыкнешь. Ленина читал? У Ленина о казаках не встретишь хороших слов. У него что казак, что жандарм - одно и то же.

- Ленина я читал, - отвечал Есаулов. - В его статьях, правильно, не встретишь одобрительной оценки казаков царского покроя, которые подавляли рабочие выступления. А "Казаков" Толстого любил, а Советы казачьих депутатов были созданы не без ведома Владимира Ильича.

Это пристрастие Михея Васильевича к сословию окраинных людей России прошлого не раз приводило его к нежелательным столкновениям, к резкости, нетерпимости, ошибкам. Случалось, что Есаулов действительно был неправ, смотрел назад. Его недоброжелатели стали доказывать, что в душе красного командира, коммуниста еще гнездился сословный дух. Взяли его на карандаш. До поры до времени. До первой волны.

И волна прихлынула.

Старое еще поднимало свою змеиную голову.

В виноградной беседке Ульяна Есаулова гостя потчует - Сучкова чаем с вишней поит, дрожат кольца на пальцах.

- А мы заждались тебя, Михей, - поднялся начальник НКВД. - Порядок и форму знаешь - сдай оружие.

- Мне оружие Орджоникидзе вручал!

- Нету его, Орджоникидзе, сдавай нам.

- А вы кто такие?

- Солдаты революции. А ты враг революции.

Обезоружили. Увезли в появившемся впервые ч е р н о м в о р о н е глухом тюремном автомобиле. Допрашивали три ночи. Несколько раз заставляли писать автобиографию, начиная с прадеда, линейного казака. Отыскалось пятно: дед Михея был помощником атамана, чем Есауловы втайне гордились не лыком шиты! - и чего не скрывали, атаманами были и Ермак, и Разин, и Пугачев, и Платов, и Богдан Хмельницкий, но слово а т а м а н после семнадцатого года лучше было не соотносить с собой. Т р о й к а судила:

"...и за антисоветские действия на посту предстансовета, выразившиеся в спасении двух церквей, массовом раскулачивании середняков и бедняков - с целью вызвать мятеж, а также в ущемлении прав отдельных полноправных граждан, - снять с должности председателя колхоза, из партии исключить... Учитывая ходатайство и поручительство крайкома партии, заключению не подвергать... Просить Верховный Совет лишить ордена Боевого Красного Знамени... звание воинское снять... передать в гарнизон из музея личное оружие бывшего героя гражданской войны"...

Так сработал донос на Михея. Крайком партии с превеликим трудом сумел отстоять своего любимца от пули или решетки. Неграмотный донос подписан несколькими неразборчивыми фамилиями - этого было достаточно. О затаенной против него змеиной злобе Горепекиной Михей знал - он ведь ей всю карьеру испортил. А Золотарев, член тройки, предлагал дать Михею в ы ш к у высшую меру наказания, расстрел. В доносе, по-видимому, под диктовку писалось, что Михей - тайный христианин, выступал в защиту врага народа Якова Уланова, с которым неоднократно пытался аннулировать Советскую власть на местах, что он не одобрял генеральную линию, а о колхозах сказал прилюдно, будто в станице колхозы разнятся между собой, как одно кулацкое хозяйство с множеством бедняцких. В самом деле Михей так сказал на одном собрании, потому что среди семнадцати колхозов - имени Тельмана пользовался особым вниманием и средствами, и Михей хотел все колхозы сделать богатыми, а не один, образцово-показательный. Вновь напоминалось в доносе, что один брат Михея белогвардейский полковник, другой кулак, и оба ныне в бегах от Советской власти.

- Никакой он не полковник, дурак! Он сотником кончил германскую.

- Если впишу эти слова в протокол, крышка тебе, - сказал Алтынников, новый прокурор, присланный в станицу в горячие дни, как на уборку урожая. - Извинись.

- Извини, - переломил себя казак.

- Извините! - поправил его толстогубый прокурор.

- Извините, - повторил Михей, заливаясь смертным потом, врачей-то придется признать, сердце отказывало на допросах.

- Вы свободны, - сказал прокурор.

Михей стоял перед ним, жалкий, сгорбившийся, с обрезавшимся, небритым лицом, рядовой враг народа, которого даже не посадили, а просто выкинули в единоличники, лишив права голоса на пять лет.

- Можете идти, пропуск у часового, в списке.

- А партбилет? - просительным шепотом сказал Михей, отлично понимая нелепость своих слов.

- Не прикидывайтесь идиотом!

- Мне кольт Серго Орджоникидзе дарил, там надпись, не затеряйте его...

- Пошел вон! П-паскуда...

На площади Коршака гулял ветер.

На обелиске высечены трое в гранитных шинелях, со знаменем пурпурного камня. Один ранен и двое других поддерживают товарища. У раненого лицо Михея. Не угадали мастера композиции на обелиске, Невзорова и Анисим Лунь, - двое давно погибли, а Михей как раз жив, но ранен точно. Все трое тревожно смотрят на запад, прислушиваются к отдаленной канонаде пушек. Ярко-красные канны цветут на квадратной клумбе-могиле.