Андрей Губин - Молоко волчицы

Дослав патрон в патронник, бродил Михей по волчьим тропкам, подолгу смотрел с вершин балок в туманную даль станицы, жег неприметные костры, вялил добытую в речке форель, зорко озирался по сторонам - не дай бог встретить кого из станичников или напороться на отряд НКВД. Иногда и ночевал в лесу, свыкся с волчьим житием.

Примостившись у камня, часами писал что-то в сером блокноте Коршака химическим карандашом, слюнявя его языком, от того синим, как виноград у сторожки. Еды и отдыха вдосталь, а похудел, почернел Михей Васильевич, один, как лист осенний, чудом уцелевший на ветру. Он был уже в том возрасте, когда силы в человеке не прибывают, а убывают, как вино сквозь прохудившийся бурдюк, и когда хочешь не хочешь, надо иметь теплый угол, прочность, опору в детях и друзьях. Он же опять в горах да лесах скитается, как раньше в этой балке бедовали его братья и многие станичники - иные и кости свои тут сложили.

Игнат регулярно наведывался в станицу и город, слившийся с ней. Заходить в горком к Кларе Арамовне не резон - по каким таким делам, спросят в приемной. А вот не торопясь проехать под окнами ее кабинета можно, тут подозрения никакого. Он сперва на площади покрутится на коне, будто разглядывая товары на прилавках, потом к окнам. Овчинникова мотнет рыжей головой - нет. И, не спеша, лесник уезжает. Зашел разок и к начальнику НКВД, по службе, мол, из патронов выбился. Сучков дал ему три обоймы. Поговорили о том, о сем. О Михее Сучков ни полслова. Дым из трубы Михеевой хаты идет - дома, значит, Ульяна, не трогают пока.

И день настал: Овчинникова кивнула Игнату - да! заходи! Пришла реабилитация Михею Васильевичу. Сказано коротко: восстановить в партии. Значит, и в жизни восстановить. А то уже Ульяну турсучили: где муж?

Кабы конь Игната не казенный, он бы загнал его в тот раз. Скакать тут не много, верст десять - пятнадцать, но хотелось пулей лететь с такой радостной вестью - и на этот раз победила Советская власть.

Молча выслушал Игната Михей и торопливо ушел в самую гущину барбарисовую, к звонко бегущей речонке, дочери мощного в верхах родника, что пополам с нарзаном. Не возвращался долго. Лесник обеспокоился - и с радости люди сигают в пропасти, пошел следом, шаг у егеря бесшумный, путь разведчика не виден.

Сидит Михей на камне-валуне, и плечи его вздрагивают - неужто? Эх ты, казак, а еще к девкам шутя собирались! Да и то сказать, большие тягости падали на эти плечи. Егерь тихо удалился, дал командиру выплакаться, выгоревать, а потом подошел шумно, насвистывая песню кавалеристов времен гражданской войны.

К вечеру привел вороного брата из табуна, и тут опять вышла конфузия с геройским казаком: прыгнул, как встарь, Михей в седло, да не тут-то было, только охнул, за левый бок схватился, как простреленный, и долго отлеживался на холодной блекло-желтой траве. Диагноз поставили сами: сердце. Может, и сердце. И камень в огне лопается, а тут огни до сих пор полыхают. Но сильны горные травы и дикий мед в избушке лесника - за день согнали с сердца порчу-сову.

- Ну, спасибо тебе, Игнат, за все, - сказал на развилке Михей.

- А наган?

- Какой наган?.. А-а, этот... Нехай еще со мной побудет.

- Как же ты, честный человек, слова не держишь? На время ведь брал!

- Правильно. На время. Так оно ж еще не кончилось, время!

- Ну и ухорез! - закручинился от потери ценного казачьего имущества Гетманцев.

В горкоме партии вернули партбилет. В НКВД отдали именной кольт, а за орден извинились - затерялся в суматохе последних дней, начальство спешно менялось. В результате этой перемены и Сучков, и Алтынников получили в ы ш к у: открылось, что они - враги народа. Сучков успел повеситься. Золотарева отстранили, и он уехал в Москву искать правду и сбежавшую с деньгами и золотом жену - Тамара Эрастовна тоже оказалась врагом народа, через того летчика, что посадил свой самолет на чужой льдине - вроде авария, а на самом деле враг народа, докопались в НКВД.

УЛИЦА БОЛЬШЕВИСТСКАЯ

Осень эта даром не прошла - сдавало здоровье. Михей Васильевич стал председателем общества охотников. Но больше ходил на процедуры воспользовался наконец благами курорта, лечебниц, источников минеральной воды. Часами сидел в саду - врачи прописали климатолечение. Смотрел на отодвинувшийся выше Эльбрус, на вечный плеск неостановимой речки, в которой синь переходила в зелень, а стеклянная прозрачность - в тьму воронова крыла. В ненастные дни, когда по саду бегут туманы и дожди, прибивая к земле палые листья, читал в своей каморке книги о казаках и путешествиях.

Раз десять на день сходит к коню, чистит, холит, кормит. Ульяна ругалась - зачем он, конь? Лучше корову держать на том же сене. Не понять бабе казачьей услады. В старину безопасней было жену-красавицу иметь, нежели статного скакуна. Не один Азамат сложил голову за коня. Людская зависть приметила: держит охотничий командир боевого коня, а он, может, Красной Армии позарез нужен. Дошли эти базарные разговоры до Михея Васильевича. Вычистил коня, как монету, покрыл малиновым седлом, взнуздал серебряной уздечкой и прискакал в воинскую часть, в соседний город.

- Берите, дорогие кавалеристы, хороший конь, с пальца выпоил, сам обучил военному делу!

- Что вы, товарищ комполка? - смутились кавалеристы, а глаз от коня оторвать не могут.

Вернулся Михей на электричке, бодрился, шутил, по поубавилось его земное солнышко. Тяжело казаку без коня.

Ходить на охоту здоровье не позволяло. Завел удочки. Посидел часа два на рыбалке, плюнул и удочки те сломал - не по нутру ему такая жизнь.

И не по нутру ему Ульяна, ударившаяся в собственность. Собственность - его главная неприязнь. А Ульяна разводила птицу, овощи, держала кабанов, торговала медом, фруктами. Михей выговаривал ей, но жена плакала:

- Что ж я, сиднем сидеть буду? Я без дела не умею жить.

Это Михей понимал - трудно жить без дела. В эти дни он сдружился с Иваном Есауловым, работником Глеба. Иван помогал колоть свиней, обрезать деревья, копал огород. Михею приятно поговорить с ним о разных забавных и страшных случаях из богатой истории нашей станицы. Да и спать на вольном воздухе вдвоем сподручнее.

Михею Васильевичу не забывали прислать пропуск на трибуну в дни революционных праздников. Он числился еще председателем ПВХО, но по существу доживал свой век как ветеран, как почетный гость станицы. Оставшись не у дел, он даже завел шуточный роман с Марией, бывшей невесткой. Томился, когда она долго не приходила в гости, и загорался, как электрическая лампочка, когда она открывала калитку.

- Не так, Маруся, получилось, - говорил он Марии при Ульяне. - Мою бы надо за Глеба выдать - у них хватка одна, а нам с тобой пожениться!

- Кобель старый! - улыбалась дородная Ульяна.