Владимир Хабур - Мирное время

Сезон начинался.

Театр ставил пьесы с большим количеством участников, и труппе приходилось пользоваться статистами. Их отбирали из контрамарочников, по принципу: раз все равно без билета ходит - пускай хоть торчит на сцене.

Так попал за кулисы и Толя. Высокий рост сделал его постоянным участником спектаклей. Его выпускали в костюме матроса, разбойника, рыцаря. Он маршировал по сцене, кричал "ура", дрался на рапирах. Однажды его выпустили даже старухой.

Мать ужасалась - она слышала об актерах только плохое и трепетала при мысли, что ее Толечку засосёт эта среда.

Как-то перед премьерой директор попросил Толю написать в местную газету похвальную заметку о пьесе.

Толя написал небольшую статью, закончил ее стихами о пользе театра и подписался, почему-то, псевдонимом "Пенский". Может быть, потому, что стихи начинались строчкой: "В пене жизни..."

Статейка пошла, тот, кто ее напечатал, получил контрамарку в ложу. В редакции Толе выдали гонорар. Это ему понравилось. В последнее время маминых полтинников уже не хватало. Потребности росли: нужно было приглашать в пивнушку суфлера, помрежа, машиниста сцены, в руках которых находились вожжи колесницы искусства. Деньги из редакции пришлись очень кстати.

Толя стал приносить в газету стишки. Изредка их печатали.

Мадам Шапиро возмутилась, когда узнала об этом. Беда не только в том, что Толя стал писать в газету (этого еще не хватало!), но почему он подписывается какой-то дурацкой фамилией - Пенский. Почему Пенский? Разве Шапиро недостаточно красиво, звучно? Рааве его отец за тридцать лет безупречной зубоврачебной практики запятнал чем-нибудь свою фамилию? Толя выслушивал мать, но продолжал подписываться псевдонимом.

В девятнадцать лет он познакомился с Людмилой Степановной. Она работала в статистическом управлении экономистом. В свои двадцать шесть лет она выглядела довольно миловидно, одевалась строго, со вкусом и произвела на Толю приятное впечатление. Юноша не знал, что она, увидев его на сцене дерущимся на рапирах, влюбилась безумно и, как ей казалось, безнадежно. Замкнутая и мечтательная Людмила Степановна почувствовала, что в этом длинноногом и широкоплечем рыцаре со шпагой в руке она, наконец, обрела свою мечту.

Молодые люди стали встречаться. Толя не заметил, как Людмила Степановна женила его на себе. Уже будучи ее мужем, он думал о ней "вы" и называл по имени и отчеству.

В замужестве Людмила Степановна перестала посещать театр, где раньше бывала ежедневно, дома ходила растрепанная, неряшливо одетая и только на службе оставалась по-прежнему аккуратной и подтянутой. С Толей она перестала считаться. Он стал ее вещью, ее собственностью.

Слезы мадам Шапиро лились рекой. Во-первых, сын женился без согласия родной матери, во-вторых, жена старше на семь лет. Нет, этого не перенесет никакая мать!

Но плакать и причитать было поздно. Женитьба сына являлась совершившимся фактом. Надо было идти в обход. И мадам Шапиро пользовалась каждым удобным случаем, она горячо доказывала Толе, что выбор его плох, что он ошибся, что надо, пока не поздно, исправить роковую ошибку.

Толя вначале огрызался, потом ему надоели эти объяснения. Он стал реже приходить в родительский дом, а когда бывал там (приходилось все-таки пользоваться папашиными деньгами), старался не встречаться с матерью и вообще не вести разговоров на неприятные темы.

Однажды между делом жена заметила, что живут же люди без папы и мамы. Вот, например, ее знакомые прекрасно устроились где-то далеко, в каком-то Дюшамбе. Толя тут же предложил ей уехать туда.

Через неделю молодые Пенские распрощались с почтенным зубным врачом, его рыхлой супругой и укатили скорым поездом в Москву, чтобы оттуда двинуться в новые края.

Старики поплелись с вокзала домой. Мадам Шапиро всю дорогу всхлипывала и шумно тянула носом, старик сердито жевал желтый свисающий ус и время от времени бросал на жену злые взгляды. Наконец, он не выдержал.

- Четыре месяца ты шипела на них, как змея. Что же ты хочешь теперь?

И не дожидаясь ответа, быстро зашагал вперед. Мадам Шапиро громко всхлипнула и засеменила ему вслед.

И вот они поехали к черту на рога, в какое-то Дюшамбе, где у Людмилы Степановны были какие-то старые знакомые. Конечно, она сразу устроилась. Экономисты везде нужны. А что делать ему - Анатолию Пенскому, человеку без профессии?

Работы в Доме дехканина было немного, и Толя от безделья решил вести записные книжки. Он слышал, что так делал Чехов. В комнате, предназначенной под будущую библиотеку, на полу лежала беспорядочная груда книг. Толя начал искать в них красивые выражения, строчки из стихов. Потом он стал подбирать всякие сведения о Средней Азии, Таджикистане, записывал интересные слова, а иногда сам придумывал фразы, казавшиеся ему умными и значительными. Постепенно книжка заполнялась, он любил читать ее, дополнять написанное новыми строчками.

Толя возможно не читал бы газет, если бы это не входило в его обязанности. Служба есть служба, и Толя с утра просматривал все газеты, а местную даже прочитывал вплоть до объявлений на последней странице подбирал материал для своей записной книжки.

За чтением он зевал, курил, вздыхал. Просматривая местную газету, он каждый раз убеждался в том, что в редакции работают люди черствые и скучные. Сухие сводки, однообразные статьи и полное отсутствие поэзии. Он мысленно представлял себе страницу "Приднепровского голоса", украшенную стихами Ан.Пенского.

Да, разница, конечно, большая. Его произведения, как бы то ни было, а все же придавали газете совсем иной, можно сказать, поэтический характер.

"Красный Таджикистан" явно нуждался в стихах. И он - Анатолий Пенский будет их писать. Стихи займут почетное место - на первой странице газеты, рядом со скучными передовицами. А Толя, конечно, тоже займет свое место в рядах журналистов. Короче говоря, он поможет газете исправить ее недостатки.

И Толя сразу, тут же сел писать. Но канцелярия Дома дехканина - место малоподходящее для творчества. Сюда то и дело приходили люди, требовали разные справки, сводки, планы, мешали сосредоточиться. Толя взял карандаш и бумагу, пошел за кулисы строющейся сцены и лег на диван. Он находился там до поздней ночи и поднялся с дивана, когда первые двенадцать строк были готовы.

Утром Толя отпросился на час с работы и побежал в редакцию. Он походил немного по редакционному коридору, не зная к кому обратиться. Поразмыслив, он решил, что нужно идти прямо к самому главному: раз он главный, значит он умный и сразу поймет Толю Пенского, тоже умного человека.

И он пошел к редактору. В маленьком кабинете стоял большой, заваленный бумагами и книгами стол. За столом, почти скрытый бумажной грудой, сидел человечек с большой круглой, блестящей головой. Он был совершенно лыс. Круглые очки в толстой оправе косо сидели на мясистом носу. Это и был редактор газеты Абрам Максимович.