Геннадий Левицкий - Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие

Помпей и сенат так и не постигли силу идеологической обработки масс. Глупцы делали ставку на численное превосходство, но их солдаты не понимали, почему они должны воевать против Цезаря. В противоположность сенатской партии Цезарь заботился не только о том, чтобы солдат был одет, накормлен, имел хорошую материальную выгоду от каждодневного риска для жизни, но и знал, что сражается за правое дело. Секрет успеха Цезаря кроется именно в том, что он вложил в головы своих легионеров за годы бесконечных войн в Галлии. Можно бесконечно рассуждать о причинах поражения Помпея, о закономерностях исторического развития и не понять главного: Цезарь создал такую армию, для которой не существовало равных соперников.

Детище Цезаря блестяще охарактеризовал Т. Моммзен:

Полная разнообразных случайностей восьмилетняя война против храброй, хотя в военном отношении и уступавшей италикам, кельтской народности дала Цезарю возможность организовать свою армию так, как только он один способен был организовать. Годность солдат предполагает физическое развитие; при наборе Цезарь больше обращал внимание на силу и ловкость рекрутов, чем на их материальные средства и нравственные свойства. Но пригодность армии, как всякой машины, основывается, прежде всего, на легкости и скорости движения: в готовности каждую минуту выступить в поход и в быстроте марша солдаты Цезаря достигли редкого и никем не превзойденного совершенства.

Отвага ставилась, конечно, выше всего: Цезарь с небывалым умением владел искусством возбуждать воинственное соревнование и корпоративный дух, так что предпочтение, оказываемое отдельным солдатам или целым отрядам, даже в глазах отстающих являлось как бы иерархией, с неизбежностью создававшейся храбростью. Цезарь отучил своих людей от страха тем, что в случаях, когда это можно сделать без серьезного риска, вовсе не сообщал им о предстоящей битве и совершенно неожиданно вел их на врага.

Наряду с храбростью ценилось и повиновение. Солдат должен был исполнять то, что ему приказывали, не спрашивая ни о причинах, ни о намерениях; иногда, в сущности, бесцельные трудности возлагались на него исключительно как упражнение в тяжелом искусстве слепого повиновения.

Дисциплина была строгая, но не тяжелая; она применялась без послаблений, когда войско стояло перед врагом; в другое время, особенно после победы, строгость уменьшалась; если примерному в других отношениях солдату приходило в голову надушиться или украсить себя красивым оружием или каким — нибудь другим убранством, если он попадался даже в грубых выходках или очень серьезных проступках, не касавшихся, однако, военного дела, это пошлое франтовство и эти проступки сходили ему с рук; полководец был глух к жалобам провинциалов. Но попытки бунта никогда не прощались ни зачинщикам, ни всему отряду.

Настоящему солдату недостаточно было быть способным, храбрым, послушным, он должен был охотно, по доброй воле проявлять эти добродетели. Только гениальные натуры могут своим примером, надеждами и прежде всего сознанием полезности данного предприятия заставить одушевленную машину, которой они управляют, с радостным увлечением нести тяготы службы. Если офицер, требуя от своих солдат храбрости, должен был вместе с ними идти навстречу опасности, то Цезарь, как полководец, имел случай вынимать меч из ножен и сражаться наравне с лучшими воинами; что касается активности и способности преодолевать трудности, то он брал их на себя гораздо больше, чем требовал этого от солдат.

Цезарь заботился о том, чтобы победа, приносящая больше выгод полководцу, была связана с осуществлением личных надежд и для воинов. Само собой разумеется, не обходилось дело и без наград материальных, как чрезвычайных — за выдающиеся военные подвиги, так и обыкновенных, дававшихся каждому хорошему солдату; офицеры получали наделы; воины — подарки, а на случай триумфа обещались богатые дары.

Но Цезарь, как настоящий вождь, прежде всего, умел пробуждать в каждом большом или малом винтике грандиозной машины сознание целесообразности своего применения. Обыкновенный человек предназначен служить, он не прочь быть орудием, если чувствует, что им управляет рука мастера. Всюду и везде постоянно озирал полководец орлиным взглядом свое войско, награждая и наказывая беспристрастно и справедливо, указывая направление деятельности, ведущей к общему благу; и никогда не делалось экспериментов, стоивших пота и крови даже самых ничтожных из смертных, но если это нужно было, они должны были проявлять самоотверженность, отдавать даже свою жизнь.

Не позволяя отдельным личностям вникать в суть дела, Цезарь позволял им догадываться о военных и политических обстоятельствах, чтобы солдаты видели в нем полководца и государственного человека и даже идеализировали его. Он отнюдь не общался с солдатами как с равными себе, но как с людьми, которые имеют право требовать, чтобы им говорили правду, и которые способны переносить ее, должны верить обещаниям и уверениям полководца, не допускать возможности обмана и не верить слухам. Он смотрел на них как на старых боевых товарищей. Не было из них ни одного, которого бы полководец не знал по имени, с которым у него не установилось бы во время походов тех или иных личных отношений как с добрыми приятелями, с которыми он болтал со свойственной ему оживленностью, как с людьми, находящимися под его защитой, с людьми, которых за услуги он считал нужным вознаградить, за смерть или оскорбление которых считал своим священным долгом отомстить. Может быть, никогда еще не было армии, которая была бы именно такой, какой армия должна быть: вполне годной для своего назначения и податливой машиной в руках мастера, передающего ей свою собственную силу напряжения.

Солдаты Цезаря чувствовали (да оно так и было), что могут бороться с врагом, который в десять раз сильнее их… Но еще больше, чем эта спокойная храбрость, противников поражала несокрушимая и трогательная преданность солдат Цезаря своему полководцу. Беспримерным в истории фактом является то, что, когда полководец предложил своей армии участвовать с ним в гражданской войне, ни один римский офицер (за исключением только Лабиена), ни один римский солдат не покинул его. Солдаты как будто желали показать, что эта война так же является их делом, как делом их полководца: они сговорились между собой жалованье, которое Цезарь в начале гражданской войны обещал удвоить, не брать до окончания военных действий и до тех пор поддерживать неимущих товарищей из своих собственных средств; кроме того, каждый унтер — офицер вооружил и содержал на свой счет одного всадника.

Военные силы Помпея только на территории Италии историки оценивают в 10 легионов — около 60 тысяч человек. Против них вышел Цезарь с одним легионом. Чистейшее безумие! — может показаться на первый взгляд. Но 13–й легион упорно пробивался к Риму, разрезая, словно масло ножом, оборону Помпея. Величайшая авантюра в очередной раз оказалась хорошо продуманным планом Цезаря, который прекрасно знал возможности своих легионеров и недостатки войск Помпея, знал настроения римлян на данный момент.