Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 1

3. 50 год до Р.Х. В Иерусалиме хасмонеи начинают вести себя примерно так же, как казаки в XVII веке: употреблять слишком много крепких напитков, бить в барабаны, издавать дикие вопли, а потом, естественно, бросаются на эллинизированных. Тем, кто не обрезан, немедленно отрезают половой член тупым ножом. Гарнизон (в котором много и иудеев) пытается прекратить безобразие. Хасмонеи совершают ряд покушений на жизнь и здоровье должностных лиц, находящихся при исполнении служебных обязанностей. На каждого солдатика приходится сто хасмонеев, гарнизон перерезан или бежит.

Царь Птолемей VIII двигает регулярную армию и начинает таки немножко обижать сбесившихся дика… то есть я хотел сказать, героических патриотов Иудеи. Глава общины в Александрии, первосвященник Александрийского храма Михаил, посоветовавшись с членами синедриона Язоном, Василием и Андреем, предлагают царю использовать еврейское ополчение. А за это пусть царь, когда начнет продавать в рабство хасмонеев, сперва отдаст их на воспитание членам общины. Птолемей VIII, поразмыслив, отдать хасмонеев на воспитание не соглашается, потому что проведенные в Мусейоне опыты показали: хасмонеи не способны запомнить цифры большей, чем 35, а чтению, письму и приличному поведению они не обучаемы в принципе. Но он согласен дать преимущество евреям в покупке своих почти соотечественников. Дальнейшие события показывают, что правы были и цари, и первосвященники: потому что если новорожденных хасмонеев сразу уносить от родителей и воспитывать подальше от взрослых, уже страдающих культурным дебилизмом особей, они оказываются почти обучаемы, разве что чаще страдают лунатизмом и энурезом, чем дети нормальных евреев.

Прошу обратить внимание: во всех трех случаях еврейский вопрос оказывается «окончательно решенным», и в очень давние времена.

Но кого тогда ловили бы под кроватью современные «патриоты»?! Очень трудно представить себе, кто занял бы место зелененьких жидомасончиков, маленьких таких и очень вредных.

Есть и еще одна, пусть очень малая, но весьма интересная вероятность… Представим себе, что не христианство, а иудаизм стал мировой религией во всей Римской империи.

Кстати говоря, виртуальность добрых царей сразу же делает вероятнее и эту виртуальность: иудейская культура все сильнее проникает в толщу античной, встречает ответное движение. В I–II веках по Р.Х. иудаистов было до миллиона в Римской империи — в основном на Востоке.

А если бы ассимиляция продолжалась? Если бы I–II вв. до Р.Х. были бы веками распространения иудаизма по империи? Тогда к I–II вв. по Р.Х. число иудаистов могло бы оказаться и больше. С одной стороны, чем больше сторонников и прихожан, тем сильнее позиции у религии, тем больше у нее шансов стать государственной религией. С другой стороны, ведь чем больше иудаистов в империи, тем обширнее среда, в которой и родилось христианство!

Так что представить себе иудаизм как государственную религию Римской империи, потом как религиозно-культурный фундамент европейской цивилизации вполне можно… Но при соблюдении двух важнейших условий:

1. Если иудаизм окончательно станет религией не племенной, а мировой. Нужно для этого немногое: громко, вслух заявить, что с точки зрения раввината Яхве — это Бог всех людей. Сначала он явил себя одному из колен израилевых, потом всему народу… А теперь вот нет оснований не считать его Богом для всего человечества.

2. Если иудаизм окажется способен впитать в себя античное наследство, примет в себя то новое, что принесла в мир античная цивилизация. То есть признать свободу воли, право человека на выбор, индивидуальную ответственность за свою посмертную судьбу как фундаментальные ценности.

— То есть иудаизм должен был бы стать своего рода христианством, и только тогда он мог бы стать мировой религией и сыграть в истории такую же роль? — ехидно спросят меня.

— Нет, — отвечу. — Христианство исповедует Христа как Сына Божия. Стать христианством ни одна религия не может по определению. Я предлагаю другое: провести мысленный эксперимент, при котором не ведется спор, был ли Христос, и если да, то был ли он мессией. Если встать на религиозную точку зрения, то сама постановка вопроса неправомочна: спорить и говорить надо именно о том, мессия Христос или не мессия. В обоих случаях все становится предельно ясно.

Но если рассуждать с позиций не религии, а науки, то Римской империи необходима была религия, обладающая определенными параметрами. Только такая религия могла бы стать фундаментом будущей европейской цивилизации.

Вопрос: мог ли иудаизм стать такой религией, приобрести такие параметры? Оставаясь, естественно, при этом самим собой, иудаизмом.

Вот я описал эти параметры, и читатель легко «опознал» в них важнейшие признаки христианства. Но иудаизм, который сделал бы обязательным исповедь, окончательно запретил бы любые жертвы Богу; иудаизм, который произнес бы знаменитое «несть ни эллина, ни иудея пред ликом Яхве», вовсе не становится христианством. Сохраняется религия, ждущая мессию.

Мессию, который так и не пришел. Мессию надо ждать, а чтобы дождаться, надо изучать священные тексты, строить синагоги, праздновать субботу и другие установленные праздники.

Я понимаю, что описанная мною картина больше всего напоминает ночной кошмар антисемита: все население Римской империи, а потом и Европы поголовно превращается в евреев!

Но ведь произошло нечто не менее странное, и, с точки зрения язычника, ничуть не менее кошмарное: вся Римская империя, потом вся Европа начинает молиться причудливому Богу, зачем-то полезшему на крест! Просто Европе нужна была именно такая религия.

Но что неизбежно: это вселенский характер религии. Это уже не иудаизм, а какой-то яхвеизм — потому что не называть же исповедание Яхве всеми племенами и народами по племенной верке одного из этих народов.

И неизбежен раскол между ортодоксами иудаизма и теми, кто хотел бы идти вперед. Раскол между иудаизмом фарисеев и перерастающем в яхвеизм иудаизмом многоплеменной вольнодумной диаспоры.

Тоже что-то родное, не правда ли?

В чем-то принятие яхвеизма было бы хуже христианизации: все же иудаизм — религия, не использующая зрительных образов. Яхвеизм вполне мог бы прервать традицию и ваяния, и живописи, или, по крайней мере, загнать ее куда-то на периферию европейской культуры. Так ведь произошло и в мусульманском мире, где традиция живописи и ваяния удавлена была всюду, куда приходил ислам; сохранилась живопись только в Персии, да и то в довольно слабых формах.

А раз иудаизм (яхвеизм?) — менее наглядная религия, меньше способная взывать к самым примитивным эмоциям, то он и менее доступен самым отсталым слоям населения и самым далеким от цивилизации племенам. Это чревато войнами еще более жестокими, чем велись за христианизацию Германии, Прибалтики и Скандинавии.