Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 1

В этот вечер я, совершенно случайно, положил охотничье ружье поперек крыльца экспедиционного домика. Положил из чистой лености; устал за день, проведенный в лесу, и вместо того, чтобы сразу почистить и повесить, куда полагается, убежал на реку, — помогать другу вытаскивать на берег лодку. Андрей не спешил, мы долго с ним болтали и курили, а ружье все это время так и лежало на крыльце. Через два часа я пришел с Енисея и обнаружил Гришу за странным даже для него занятием: Гриша нервно вышагивал вдоль крыльца, судорожно курил сигарету за сигаретой. Он явно давно хотел зайти в домик, но почему-то не решался… При моем появлении затравленный взор Гриши уперся в ружье… Я убрал злополучную двустволку, Гриша с огромным облегчением вошел; автор же сих строк, скажу совершенно откровенно, впал в самую глубокую задумчивость.

Дальнейшие события доказывают только одно: до какой степени нас, интеллектуалов, опасно провоцировать на разного рода эксперименты. Гриша уехал из экспедиции спустя всего несколько дней, и все эти дни оружие было сущим проклятием Гришиного существования. Ружье оказывалось в его спальном мешке, за ужином оно падало прямо на голову Гриши, а когда бедный Гриша шел в уборную, на задвижке деревенской дощатой будочки тоже оказывалось ружье.

Я издевался над Гришей до тех пор, пока не убедился: Гриша готов приложить любые усилия, чтобы не переступать через ружье и не прикасаться к нему ни под каким видом. Он готов был не спать, не ужинать и не входить в домик. При этом Гриша не возмущался, никак не обсуждал своего поведения, не пытался ни о чем договариваться, а молчаливо страдал. На реках сибирских он заламывал руки и плакал, совершенно как еврей Апелла на реках с менее продолжительным ледоставом; но, что характерно, демонстрировал стойкость… правда, не очень понятно, на кой черт нужную в такой ситуации.

…А теперь давайте так: достаточно мне сделать далеко идущие выводы из этой истории — и какое сильное подтверждение получит пресловутый стереотип!

Но вот беда: сразу же после моего приезда из экспедиции, буквально в тот же вечер, мама позвала меня к телевизору:

— Ты посмотри, что они делают!

«Они» — это были плохие израильские агрессоры, обижавшие хороших арабов. Диктор объяснял, до чего они отвратительные, эти агрессоры, но кадры оказались интересны сами по себе: пригибаясь к земле и озираясь, агрессоры с характерными национальными носами пробирались через дымящиеся развалины, и прямо под ногами пробиравшихся, временами стрелявших через огонь и дым агрессоров валялось нечто с полуоторванной головой — не берусь судить, с плохой головой или с хорошей, видно не было.

После этих кадров Гришино поведение представало, скажем так, не в роли единственно возможного. Увлекаться далеко идущими выводами не стоило, а стоило сесть и осмыслить происходящее. После чего я впал в еще более глубокую задумчивость.

Источником задумчивости была еще и книга Иосифа Флавия «Иудейская война» [59]; книга про то, как в 66 году по Рождеству Христову восстала римская провинция Иудея. Предлогом восстания стали злоупотребления прокуратора провинции Флора, который однажды потребовал ни много ни мало 17 талантов золота из фонда храма. Впрочем, гораздо больший протест вызвала идиотская выходка Флора, который на Пейсах оделся еврейским первосвященником. Самому Флору этот маскарад мог казаться забавной шуткой, но иудеи думали иначе: с их точки зрения, Флор нанес им тяжелое оскорбление. Еще менее смешным для иудеев казалось, что подстрекаемые Флором язычники стали оскорблять их и насмехаться над ними во время молитв и религиозных ритуалов.

В XV веке так объясняли причины и предлог Великой войны 1409–1434 годов (предлогом стало требование Тевтонского ордена вести переговоры не на латыни, а на немецком). «Шел по дороге слепец, споткнулся о камень… Он упал потому, что слеп, но ведь и потому, что там был камень…». Так что Флор был только так, лишь камушек на дороге. Война же разразилась потому, что обе стороны оказались глухи и слепы. (По крайней мере, такова моя оценка, и позже я попробую ее обосновать подробнее. — А.Б. )

Так что дело не только и не столько в учиненных Флором безобразиях. Это был именно предлог, потому что в Иудее уже образовалась религиозная партия зелотов — то есть ревнителей; эта партия не допускала возможности жить под римлянами и только искала предлога к восстанию. Не было бы этого — непременно нашелся бы другой, чуть попозже.

От зелотов отделилась самая крайняя их секта — сикарии. Сикарии, от латинского sicarii, то есть «кинжальщики», сжигали долговые документы, освобождали рабов и подстрекали их убегать к ним… в общем, это было восстание простонародья, враждебное даже средним законопослушным слоям. Любопытно, что в числе вождей сикариев был Менахем, сын вождя зелотов, Иуды Галилеянина.

Далеко не все евреи так уж жаждали вести с римлянами войну, тем более — войну на уничтожение. Синедрион иудейских первосвященников был в ужасе от поведения зелотов и считал даже римское господство меньшим злом. Я уже писал о жившем в иудеях подспудном стремлении вернуться в «золотой век», когда предки были все равны, жили в шатрах, доили коз и были счастливы. Народные массы не раз покупались на попытку вернуться в потерянный рай, имущие классы всегда были несколько сдержанней. Фактически восстание зелотов было национально-освободительным движением и социальной революцией одновременно. Иудея оказалась в состоянии гражданской войны, и до того, как напасть на римлян, зелоты несколько дней воевали с со сторонниками синедриона, а потом устроили жуткую резню в городе.

В мае 66 года зелоты напали на римлян под Иерусалимом. Легионы осторожно отступили, а зелоты пришли в восторг от собственной победы. В ноябре 66 года наместник Сирии Цестий Галл пошел на Иерусалим, не смог взять города и отступил. Иудеи (в том числе устами Иосифа Флавия) рассказывали, что истребили чуть ли не все войско Цестия Галла. У римлян нет таких сведений, они почему-то считали, что Цестий Галл увел свои легионы, и правильно сделал — незачем губить солдат, если иудеи сами режут друг друга.

Первая карательная экспедиция римлян потерпела полное поражение, но не потому, что иудеи были сильнее, а потому, что римляне недооценили масштабов восстания. Они думали, что имеют дело с кучкой фанатиков, а оказалось — с массовым народным восстанием.

Размещенные в Сирии части не могли справиться с зелотами, и тогда римляне двинули настоящую армию — порядка 60 тысяч человек во главе с Веспасианом Флавием.

Как во время любой колониальной войны, операции римлян против иудеев больше всего напоминали драку взрослого с ребенком. Опытные солдаты, прошедшие школу войны в Галлии и Германии, дрались упорно и умело. Закованные в железо, вооруженные и обученные самым совершенным для того времени способом, римляне воевали с иудеями так же, как испанцы — с голыми индейцами в уборах из перьев, а немецкие рыцари — с западными славянами, надевавшими на голову черепа зубров вместо шлемов и стрелявшими стрелами с костяными наконечниками.