Юрий Безсонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

Ст. 220 — хранение оружия, которого у меня не было.

Ст. 61 — участие в контрреволюционной организации, в которой я не состоял, и

ст. 95 — побег.

Сразу является несколько вопросов. Почему ст. ст. 61 и 220 и почему расстрел заменен, говоря правильно, каторжными работами.

Но в Советской России на вопрос почему — не отвечают. И в данном случае я тоже ответить не могу, я только констатирую факт. Говорят: "Был бы человек, а статья найдется".

Прочитав эту бумажку я, как всегда, от подписи отказался и попросил провести меня к Ланге. Мне нужно было хоть постараться получить что-нибудь из одежды.

Меня ввели к нему в кабинет. По-видимому он двигался по службе, так как кабинет был теперь более комфортабелен, чем тогда, когда я бывал у него.

Весь большой письменный стол был завален бумагами и книгами. На одной из них я прочел: "История Императорского Александровского Лицея". Как я потом узнал, он вел дело лицеистов, из коих 50 человек было расстреляно и много сослано на Соловки и в другие места.

Между делом, я спросил его почему он "пришил" мне 220-ую ст., о которой ни звука не было сказано на допросе.

"А я даже и не знал, что у вас 220-я статья", ответил он мне.

Вот как реагируют в советской Pocсии на вопрос "почему". Я передаю голый факт.

Наш разговор продолжался. На первом допросе он мне сказал, что если бы я, бежав из Сибири, явился бы сразу в {153} Г. П. У., то мое дело бы разобрали, и я бы не нес наказания за побег.

Основываясь на этих словах, я теперь полушуткой сказал ему, что если я теперь убегу, то приду прямо к нему на квартиру.

За все время допросов, мне кажется это единственный раз, когда он обозлился искренно. Глаза его остановились на мне, руки у него задрожали, но он сейчас же сдержался и только более чем обыкновенно злобным тоном ответил мне:

"Я вам этого делать не советую. До свидания".

Но свидание наше не состоялось. Мне объявили, чтобы к 8-ми часам вечера я был готов с вещами. Вещей у меня не было. Зато времени было много, и я мог перед новой жизнью подвести итог.

Как и все время во мне шла борьба духа и материи.

Знаменитый Соловецкий лагерь особого назначения. Самая тяжелая большевицкая каторга… Соловки, с которых нет возврата… Зимой, без одежды, без помощи извне… Вот мой удел… Страшно. Не выдержу.

Нет… Ничего. Выдержишь… — Сейчас ты более чем когда либо силен духом. Верь, что Бог лучше тебя знает, когда нужно послать облегчение. Он тебя не оставит, и эту перемену в жизни ты должен принять с радостью. Сейчас ты с Богом — Совестью внутри себя идешь в мир. Оглянись назад, посмотри на что были направлены все твои стремления раньше и куда ты идешь сейчас. Взвесь, что бы ты предпочел, эти 6-ть месяцев, или все блага мира?

Так вот он выход. Тяжело…

Все тот же двор… Конвой… Вокзал… Но все не то… Я сам не тот…

Что ж изменилось?

Все. И отношение к людям… И к себе, и к фактам и к судьбе… Все новое…

{154} Я как то мягче, чище стал. И люди будто изменились. На путь Христа я твердо встал и не сойду… Ему я покорюсь…

Не выдержишь! Ведь ты же сдал… Ведь нет уж сил…

Ведь ты на каторгу идешь. Нужна борьба… Не выдержишь!.. Мне разум говорил.

Но я спокоен был. Я силу чувствовал и знал: — Пока я с Ним и Он со мной, — я победитель.

Дверь вагона раскрылась и в коридор послышался топот ног нескольких человек…

Что то вносили… В дверях замялись… Шла руготня…

"Да ну, … Нечего там канителиться!.. Вали ее на пол!..

Что то тяжелое, мягкое, шлепнулось об пол и потом стукнулось.

"Берись за веревки!.. Тащи"!.. Опять послышался голос.

И опять топот ног…

Я подвинулся к решетке и увидел: По узкому коридору, выставив вперед руку, боком, маленькими шажками шел конвоир. На правой руке у него была намотана веревка, и он тащил за собой беспамятную, в разорванном на груди платье, связанную по рукам и ногам женщину.

В моем вагоне их было восемь.

При вывозе из тюрьмы, эта не давалась взять… Тогда ее избили, связали и, несмотря на сильный мороз, так, как она была, в одном платье, положили на сани и привезли. По дороге она потеряла сознание.

Другая, во время пути, рассказала нам свою историю:

Она крестьянка. Вдова. У нее был грудной ребенок. За недостатком хлеба, вместе с ребенком она ушла из деревни и нанялась уборщицей в школу. Заведующий школой был коммунист. Вскоре же после ее поступления, он начал к ней приставать. На связь она не пошла, и он ей отомстил. — Ее обвинили в контрабанде, арестовали, долго держали в тюрьме и около года тому назад сослали в Соловки. Не желая расставаться с ребенком, она взяла его с собой. Детей там держать не разрешается, и с обратным этапом, ее отправили в Псков, уверив, что дело там пересмотрят, и ее может быть оправдают. В Пскове ее вызвали как бы на допрос. Ничего не подозревая, она, передав ребенка своей товарке по камере, {155} пошла к следователю. Он задал ей какие то вопросы и быстро отпустил в камеру. Ребенка своего она больше не видела. И вот теперь, ее уже второй раз везут в Соловки.

Она просила ей помочь. Я передаю ее просьбу.

Везли нас скоро. Наши вагоны были прицеплены к пассажирскому поезду. Через три дня утром мы прибыли в гор. Кемь.

Здесь нас должны были передать на ветку и отвезти за 12 верст на Попов Остров, соединенный с материком дамбой и железнодорожным мостом. Это был один из островов Соловецкого лагеря особого назначения. Наша каторга.

Часа в два дня, дверь в вагон шумно растворилась и в него, в полушубках, валенках, с револьверами на боку, ввалились два каких то типа. От обои пахло спиртом. За панибрата поздоровавшись с начальником конвоя, один из них сейчас же обратился к нему с вопросом:

"Ну как? Баб привез?.. Показывай!" И они вместе подошли к отдалению женщин.

Среди них была видная блондинка: Ея мужа расстреляли, а ее сослали на 10 лет. Дорогой она держала себя скромно, плакала и видимо была очень удручена.

"Ну-ка ты! Повернись"! Обратился к ней один из типов. Блондинка продолжала сидеть спиной к решетке.

"Тебе говорят…" Повторил он.

— "Всю дорогу морду воротит". Сказал начальник конвоя.

"Ну ничего, пооботрется. А недурна!" Мотнув головой проговорил он и пошел по вагону.

"Ты за что? Ты за что?" Спрашивал он идя по коридору. "Вы за что"? спросил он одного из ехавших со мной офицеров, остановившись у нашего отделения.

"По 61-ой статье… За контрреволюцию", ответил тот. "А, значит по одному делу. Приятно… На сколько?"

— "На три года".

"Мало!.. Я тоже был на три, два отсидел, еще три прибавили. Итого четыре. Ну до свидания." Прибавил он и, хлопнув дверью, в сопровождении другого типа, вышел из вагона.

"Это ваш будущий командир полка и заведующий {156} карцерами" сказал нам, указывая по их направлению один из конвоиров. "Поехали ловить шпиона… Сегодня бежал из лагеря. Тоже бывший офицер"… Прибавил он.