Василий Хомченко - Следы под окном

Танцы на веранде были в разгаре. Звучало танго. Среди танцующих они увидели Валерию и Цезика. Она, властно обхватив партнера, положила голову ему на плечо, а он, чувствуя важность момента, старался выглядеть соответственно - подтянулся, распрямил грудь и выглядел смешным.

К Зимину и Алене подошел Семен Раков, насмешливо хмыкнул, кивнув на веранду:

- Гляньте, что за танцы. Шаркают и шаркают ногами. А зачем шаркают? Подметки только протирают. Не запасешься обуви на такие танцы. А они все шаркают.

Алена была не против потанцевать и ждала приглашения от Зимина, а он не пригласил, потянул за руку, и они отошли от веранды. Возле скамьи, стоявшей в стороне от тропинки, Зимин вдруг остановился, показал на спинку. Алена глянула, но ничего особенного там не заметила.

- Веревочка, - сказал он.

- Ага, веревочка, - увидела и Алена.

- Вот я сейчас и проверю, - засмеялся Зимин. - Проверю. - Он взял веревочку и стал завязывать на ней узелки. - Сделаем так, как женихи из новозеландского племени. - Глаза его светились по-мальчишески озорно и хитровато.

Зимин завязал три узелка, спросил, хватит ли.

- Еще вяжите, - ответила Алена и вдруг посерьезнела, насторожилась, словно то, что она должна была сейчас сделать - развязать узелки, - была не забава, не игра, а решение ее судьбы. - Вяжите, да потуже.

Зимин завязал еще и подал ей веревочку. Она, спрятав за спину руки, какой-то миг смотрела не на веревочку, а ему в глаза, в которых еще прыгали озорные чертики, и он под этим внимательным, вопрошающим взглядом тоже посерьезнел, перестал улыбаться. Рука с веревочкой так и оставалась протянутой. Некоторое время они еще глядели друг другу в глаза, потом Алена медленно отвела из-за спины руку и взяла веревочку.

- Спасибо, - снова заулыбался он.

Она развязала все узелки и протянула ему веревочку.

- Спасибо. А веревочка остается у невесты.

"Он же так признался мне в любви, - подумала Алена, - и я должна ему чем-то ответить". Она засмеялась - пусть думает, что и для нее это шутка, забава:

- Мы как дети, честное слово. - Скрутила веревочку на пальце колечками и спрятала в кармане пальто.

- Это важно, - не совсем понятно сказал он.

В этот вечер перед самым отбоем в комнату к Алене постучал Семен Раков и, получив разрешение, вошел. Алена и Валерия уже лежали в постелях. Семен сел на стул, опасливо оглядываясь на дверь, - боялся, как бы не вошла дежурная медсестра и не прогнала его.

- Не оглядывайся, кавалер, - бросила ему Валерия. - Пришел, так уж не бойся.

- Послушай, Алена, - обратился он к землячке, - ты говорила, что живешь в Сурове? Да? А в Кривой Ниве не жила до войны? Мне твоя фамилия знакома. Жили когда-то Комковы в Кривой Ниве.

- Ой, Семен, жила там, оттуда я.

- Вот, значит, угадал. А я из Силич, там до войны жил. А теперь в Братьковичах. Так мы, значит, соседями были. Силичи от Кривой Нивы в шести километрах.

- Жила я там, жила, - сказала Алена и села, натянув на грудь простыню. - А после войны ни разу и не была.

- Я твоего отца помню. Он же Азара Бурбуля племянник, так?

- Ага, племянник.

- А Бурбули наша какая-то родня. Выходит, и мы с тобой не чужие. Семен обрадованно подвинул стул ближе к кровати Алены. - Ты и похожа на Бурбулев род, у них все такие светловолосые. А родители твои с тобой живут в Сурове?

- Нигде не живут. Нет их, Семен. Их... - голос Алены дрогнул, каратели убили.

- Вон оно как... - растерялся Семен. - Я же не знал, ей-богу, не знал. Царство им небесное, земля пухом. - Семен торопливо вскинул руку, машинально перекрестился. - А я думал, они с тобой живут.

- Из нашего рода одна я осталась.

Семен пробормотал что-то, встал, дошел до порога, остановился, снова заговорил:

- А ты знаешь, я тебя, кажется, припоминаю. Девчушка такая с белой косой. Ты с подружками к нам в Силичи перед самой войной на гулянки прибегала. Прибегала, так? И хочешь скажу, с кем ты танцевала? А с Ровнягиным Павлом. С ним ведь? С ним, точно, я помню.

- С Павликом, - подтвердила Алена, грустно кивнув головой. - С ним. Мне же тогда и четырнадцати не было.

- А больше никто не осмеливался тебя на танцы приглашать. Павла боялись. И я боялся, хоть и старше его был.

- Он что, пригрозил вам, чтобы ко мне не подходили?

- Еще как пригрозил. Ты с ним в седьмом училась?

- Нет. Он в девятом был.

- Хороший хлопец был. Сильный, смелый.

- Был, - снова с грустью кивнула головой Алена. - Много их было хороших, и жили б они все, если б не война.

Валерия Аврамовна, до этого молча слушавшая их разговор, спросила:

- Ровнягин - это не герой-летчик? Был, кажется, такой?

- Нет, тот летчик - брат Павлика. А Павлик погиб в Будапеште, он танкист был, - ответила Алена, заморгав ресницами, - вот-вот заплачет. Однако сдержалась. - И чего ты на ночь глядя пришел со своими рассказами? сердито бросила она Семену. - Дня тебе не было, что ли? Теперь не засну.

Семен виновато развел руками, неловко топая возле дверей. Хотел, видно, услужить чем-нибудь, чтобы хоть как-то компенсировать причиненную боль. Увидел ее туфли, обрадовался:

- Я тебе подошвочки укреплю, подметочки подобью. Ты спи, а я утречком принесу.

Не дождавшись согласия, вышел с туфлями.

- Не засну я теперь, - повторила обреченно Алена, - буду думать про тот страшный день. Ох, и надо было этому Семену зайти да разговориться...

Зимин и Цезик в это время тоже лежали в постелях и читали. В комнате горела, кроме настенных бра над каждой кроватью, еще люстра, которую они, ложась, забыли выключить. Надо было бы погасить, да никому не хотелось вставать. Зимин, которого больше раздражал верхний свет, думал, что это сделает Цезик - все же младший, а Цезик надеялся на Зимина, тот ложился последним. Первым кончил читать Цезик, закрыл книгу, выключил свое бра. Зимин еще немного почитал и тоже щелкнул выключателем. Так они лежали, подложив под затылок руки, и молча смотрели в потолок, освещенный тремя лампочками светильника.

- Малина, а не жизнь, - сказал Цезик, - живи и ничего не делай. Кормят тебя, поят...

- И долго бы ты выдержал так, ничего не делая? Трудно без работы нормальному человеку.

- А я не боюсь таких трудностей, - похлопал себя по животу Цезик. Это трудности приятные.

Зимин повернулся к нему.

- Оно и видно. И как только Валерия мирится с твоим животом?

- Мирится, - улыбнулся Цезик и спросил, что Зимин думает о Валерии Аврамовне.

- Это в каком смысле ты хочешь знать мое мнение? О возрасте, интеллекте или внешнем виде?

- Обо всем вместе. Вообще как о женщине.

Зимин спросил:

- А что, серьезные намерения возникли?

- Валерия мне нравится, - признался Цезик, - с ее помощью я мог бы сделать что-нибудь значительное, а не только газетные заметки да статейки. Она меня вот так взяла, - он сжал кулаки, - и хорошенько встряхнула. И захотелось что-то такое совершить...