Игорь Бестужев-Лада - Очень уж краткая история человечества с древнейших времен до наших дней и даже несколько дольше

Третьими испытателями народного терпения были все те же англичане — только столетие с лишним спустя. Началось волнение в колонии в Северной Америке, и они послали туда войска (в том числе наемные немецкие), чтобы «навести порядок». А финалом стала позорная капитуляция карателей и появление Соединенных Штатов Америки, независимых от Британии.

Казалось бы, что лучше больше не пробовать.

Тем не менее едва успели просохнуть чернила на акте об английской капитуляции, как попытать счастья решился французский король (точнее, его советники).

В зале заседаний — четыре стены. У одной расположился король с сановниками (по-нынешнему: президиум). У другой — дворяне. У третьей — священники. У четвертой — простонародье («третье сословие»). Называлось это — «Генеральные штаты». И требовалось от них всего-навсего дать согласие на дополнительный налог, чтобы поправить дела вконец промотавшегося короля. Кто кого перекричал при таком раскладе? А на деле и перекрикивать никого никому не пришлось. «Третье сословие» обособилось, удалилось в «зал для игры в мяч» (в ближайший спортзал, по-нашему) и объявило себя Национальным собранием — одновременно и парламентом, и правительством страны. Попробовал король действовать штыками, но национальная гвардия оказалась сильнее королевской. Попробовал спастись бегством и призвать на помощь соседних монархов, но все закончилось для него так же, как и для английского короля.

На революционную Францию ополчилась вся контрреволюционная Европа. Но первые же сражения показали повторение уроков английского языка в США. Затем французские руководители, успевшие нажиться в смуте революции (многолетний террор был столь же ужасен, как в России после революции 1917 года), поставили во главе революционных войск талантливых генералов, которые начали теснить противника на всех фронтах. Из генералов выделился один наиболее циничный и беспринципный корсиканский авантюрист, готовый смести любого противника — хоть депутатов Национального собрания, хоть всех французов, хоть всех их противников. За такие моральные качества его провозгласили императором (заметим в скобках, что при всем том он был одним из самых талантливых, полководцев в мировой истории). И следующие восемь лет французы одерживали одну победу за другой: разбили и австрийцев, и пруссаков, досталось и русским. Только до англичан руки не дотянулись. Более того, англичане, разгромив франко-испанскую эскадру у мыса Трафальгар в 1805 году, завоевали господство на море.

Но в том же 1805 году на земле Чехии французы в борьбе с австро-русской коалицией показали, что их боевой порыв еще не остыл со времен революции. У Австрии было две армии, к которым на помощь спешила русская, так что силы должны были быть примерно равными. Но еще до подхода русских одна из австрийских армий была окружена и капитулировала. Русским пришлось выставлять заслон, который героически целый день сдерживал противника, чтобы их основные силы не были разбиты на марше и успели отступить на соединение со второй австрийской армией. Соединение уравновесило силы, но союзники растянули свой фронт так, что французы разбили несколько группировок австрийцев и русских поодиночке. Русские отступили, Австрия практически капитулировала.

Пруссия трусливо осталась в стороне, надеясь сыграть роль «третьего радующегося». Но на следующий год две прусские армии были разбиты французами, и Пруссия должна была просить о помощи все ту же Россию. Но и это не помогло. Фактически Пруссия сделалась сателлитом Франции.

Россия была вынуждена отбиваться от наседавших французов в одиночку, и удавалось это с большим трудом. Поэтому русский царь принял предложение французского императора о перемирии (1807–1808). При этом впервые был проведен раздел Европы (второй раздел, как известно, явился прелюдией ко Второй мировой войне). России «разрешили» присоединить Финляндию, а Франции «разрешили» добить Австрию, которая превратилась в такого же сателлита французов, как и Пруссия. Этот успех французский император скрепил династическим браком с дочерью австрийского императора.

Теперь пришел черед России. Французский император не думал завоевывать ее. Не помышлял он и подорвать русский царизм обещаниями освободить крепостных крестьян, так как не меньше русского царя боялся второй «пугачевщины». Ему нужно было просто поставить Россию в положение сателлита, как он уже сделал это с Австрией и Пруссией. Тогда оставалось бы только принудить Англию к капитуляции «континентальной блокадой» и подавить партизанское сопротивление французам в Испании — и Франция окончательно обретала мировое господство.

Поэтому русско-французский конфликт сделался неизбежным. Наверное, императору говорили о риске, ссылались на неудачные попытки завоевать древнюю Скифию. Советовали ограничиться на первый раз оккупацией территории бывшей Речи Посполитой, чтобы создать большое польское ополчение (в состав французской армии к тому времени уже входили польские кавалерийские эмигрантские дивизии). В крайнем случае советовали совершить краткий набег на Москву и заставить Россию идти в фарватере Франции. Но император имел трехкратное превосходство в силах, и это казалось ему стопроцентной гарантией успеха. Поэтому в июне 1812 года он вторгся в Россию, рассчитывая поставить царя на колени за одну летнюю кампанию.

Как мы помним, Древний Рим спасли загоготавшие гуси. Россию спасли немецкие доктринеры в российском генштабе, которые предложили разделить русскую армию на две, чтобы первая могла ударить в тыл противнику, если он нападет на укрепленные позиции второй. Возможно, так и могло бы произойти столетие назад при условии равенства сил неспешно маневрирующих противников. Но в те времена французы, быстро создавая численный перевес, уже не раз разбивали врагов поодиночке. Если бы обе армии встретились на границе в соотношении 3:1 (или даже 2:1) в пользу французов, Россию постигла бы судьба похуже австрийской и прусской. Но русские армии были доктринерски разделены, и им пришлось отступать, чтобы успеть соединиться-таки и не быть разбитыми по отдельности. А наступающим пришлось растягивать свои коммуникации и охранять их, что сокращало разрыв в силах.

В конце концов русским все же пришлось дать сражение под Москвой (при соотношении 1,3:1 в пользу французов), но по сугубо моральным, а не стратегическим соображениям. Французы шли напролом. Их императору нужно было убить как можно больше русских солдат, чтобы лишить Россию армии и, следовательно, возможности сопротивления. Но русские, сделав все, что могли, для спасения Чести, предприняли хитроумный стратегический маневр. Они оставили Москву и закрыли путь врагу в южные, хлебные края. Император целый месяц не мог поверить в такой финал. А когда поверил — было уже поздно. Сунулся на юг — там готов отпор. Пришлось отступать по разоренной дороге (три недели без пищи и фуража для лошадей, питаясь дохлой кониной и тем, что попадет под руку). Преследующая русская армия, партизаны и ранние морозы довершили катастрофу.