Игорь Бестужев-Лада - Очень уж краткая история человечества с древнейших времен до наших дней и даже несколько дольше

Только что схлынула волна европейских и латиноамериканских революций. Только что начавшая дряхлеть Россия потерпела поражение в Крымской войне против коалиции европейских держав и перестала быть грозным для всех «жандармом Европы». Только что в первой половине 1860-х мир окончательно расстался с пережитком древности и средневековья. Только что состоялась Франко-прусская война 1870–1871 годов, отличавшаяся от наполеоновских войн только тем, что за несколько дней разбили не французы немцев, а немцы французов.

И дальше почти полвека на западе Европы — никаких войн. Оживленная торговля. Туризм и бесконечные выставки-фестивали. Со скуки даже древнегреческие Олимпийские игры возобновили.

Как назвать такое благодушное время? Мы уже говорили, что французы придумали название: «ля бель эпок». Прямо новое барокко-рококо. Только не в архитектуре, а в жизни.

Между прочим, зря придумали: сглазили.

Но в те времена все были уверены, что новое рококо в жизни будет бесконечным. И не обращали внимания на жалкую пару (больше не набралось) чудаков-философов. Тем более философов-немцев, которые вечно придумывают что-то огорчающе-непонятное. Как можно, например, всерьез отнестись к человеку, который утверждает, будто оптимизм — нелепое мировоззрение, горькая насмешка над невыразимыми страданиями человечества? Или к философу, который объявляет, будто человек — это мост между недочеловеком и сверхчеловеком? Да еще считает обычную и привычную жизнь своего времени «декадансом»?

Скандал разразился, когда заговорили поэтические музы.

В 1857 году вышел сборник стихов хорошего французского поэта под кокетливо-шокирующим названием «Цветы зла». Когда перелистываешь его полтораста лет спустя, ясно видно, что это — всего лишь цветочки по сравнению с ягодками последующих времен.

Скажите, ну что тут такого:

Тем не менее автор был публично обвинен в оскорблении общественной нравственности и привлечен к судебной ответственности. Ряд стихотворений из книжки изъяли. «Эстетизация пороков», «заигрывание со злом» — таков был суровый вердикт литературной критики.

Дурные примеры, как известно, заразительны. А уж стихи, которые публично признают скандально-дурными!..

Словом, прошло совсем немного времени, и во Франции появилось целых три стихотворца, которых тоже иначе не называли, как «проклятыми поэтами», потому что их творения были еще кошмарнее. Трем подражателям нашлись еще тридцать три в разных странах Запада. А к 1890-м годам мода на «эстетизацию пороков» добралась и до России. Подражатели «Цветов зла» получили общий ярлык: «декаденты» (упадочники). А мода продолжала распространяться…

Сегодня, с расстояния полутора веков, нам более или менее ясно, что именно произошло. А тогда это просто считалось дурной модой.

А произошел не более и не менее как переход количества в новое качество (худшее). Именно в середине XIX века крупные города Западной Европы наводнили толпы поэтов, писателей, художников, композиторов, музыкантов, которым, как мы уже говорили, стало просто физически невозможно пробиться к своей аудитории, и они бедствовали или даже умирали от голода на своих чердаках и в своих мастерских.

Всего несколькими десятилетиями раньше, в пору золотого века западной культуры (до первой половины XIX века включительно), порядок был один — и быть не могло никакого другого. В каждой сфере искусства каждой крупной европейской страны существовал корифей-кумир (реже двое-трое), не знать которого для просвещенного человека было предосудительно. Сразу за ним шел десяток-другой поэтов, вообще художников второго ряда (в России они так и назывались: «поэты пушкинской поры»). Знать хотя бы некоторых из них было желательно, но не обязательно. А иерархию замыкали сотни любителей, произведения которых были рассчитаны на домашнюю аудиторию («я пишу стихи в альбом…»). Таким образом, система «художник — его аудитория» была строго сбалансирована веками.

А теперь вообразите, что на чердаках Парижа вдруг появляется десяток или сотня умирающих от голода вольтеров. Как им пробиться к своей аудитории? Единственный способ: стать модными. А как именно?

И тут мы вынуждены сделать экскурс в культурологию, чтобы прояснить ситуацию.

Культуру, как явление сложное, многоплановое, можно представлять и с той, и с другой, и с третьей стороны. В том числе как совокупность культов (доминирующих ценностей) Добра, Любви, Семьи, Разума и так далее. В этой плоскости художникам можно соревноваться друг с другом только в мастерстве. А само по себе мастерство модным не бывает.

Однако помимо культуры существует еще и ее «тень» — «теневая культура», антикультура. В точности такая же, как «теневая экономика». Она происходит из совершенно иного источника и удовлетворяет совершенно иные потребности. Тут не эстетическая потребность, а необходимость разрядки, разновидность релаксации путем перехода в виртуальный мир низменных страстей, а то и звериных инстинктов.

До второй половины XIX века две эти культуры существовали параллельно, заполняли каждая свою нишу, жили каждая своей жизнью, не испытывая надобности одна в другой.

На одной площади античного города могла идти трагедия. И зрители испытывали катарсис — очищение, возвышение духа. А на другой — происходила резня гладиаторов (тогдашний вид сегодняшнего реслинга, или боев без правил), бой быков или петухов. И зрители с таким же наслаждением испытывали антикатарсис — загрязнение, замутнение духа самоозверением. Для одной аудитории — высокое искусство, литургия. Для другой — торжество низменного, вакханалия.

Разница между культурой и антикультурой бросается в глаза. Но ее трудно разглядеть, когда антикультура подделывается под культуру.

Можно ли, например, назвать «Три мушкетера» детективом? Нет, это романтика, высокая культура. А можно ли назвать мутную лавину наших детективов романтикой (или, если угодно, реализмом)? Нет, это наблюдение исподтишка за мучениями людей — и только. Большой грех сам по себе. И стопроцентная антикультура.

Можно ли назвать бокс сам по себе мордобоем? Нет, это — физическая культура, разновидность общей культуры. Но когда на арене ломают кости, а озверевшие фанаты после соревнования крушат все кругом — это типичная, воинствующая антикультура. И это — верный признак близкой катастрофы (достаточно вспомнить историю Древнего Рима).