Габриэль Городецкий - Роковой самообман

Шуленбург отбыл в Москву на личном самолете Риббентропа как раз перед майскими праздниками в Кремле. В своих мемуарах много времени спустя после описываемых событий, когда один историк помог ему освежить память, Хильгер, советник германского посольства, вспоминал, как Шуленбург отвел его в сторону сразу после посадки самолета в Москве и сказал, что «жребий брошен» и Гитлер намеренно лгал ему {1009} 1009 Hilger G., Meyer A.G. Incompatible Allies. P. 328. . Это заявление на десятилетия отвлекло внимание историков от последней и решающей главы в повести об усилиях Шуленбурга помешать действиям Гитлера. Хотя и сомневаясь в искренности Гитлера, Шуленбург все же надеялся на удачу в Москве. В конечном счете он добился прямо противоположного, укрепив Сталина в ложной, но устраивавшей его уверенности, будто войны еще можно избежать. Как покажут драматичные события последующих дней, Шуленбург несомненно питал надежду уговорить Сталина выступить с личной инициативой, которая рассеяла бы явные подозрения Гитлера и восстановила взаимное доверие.

Шуленбург вернулся из Лондона, преисполненный убеждения, оказавшегося фатальным и усугубившего ошибочность взгляда Сталина на ситуацию, что «некоторые люди в окружении Гитлера настаивают на том, чтобы разобраться с Советским Союзом раз и навсегда, но другие, и среди них Риббентроп, решительно не советуют ему это делать, во всяком случае пока не поставлена на колени Англия. Гитлер вроде бы склоняется ко второй точке зрения, но, конечно, вынужден пока оставить вопрос открытым». Как поведал по возвращении Вальтер, сопровождавший Шуленбурга в Берлин, вооруженный конфликт с Германией «в этом году маловероятен». Только если русские будут продолжать провокации, подобные югославской, «он не знает, что вынужден будет сделать фюрер». В нынешних обстоятельствах, считал он, Германия пойдет на соглашение с русскими, хотя вряд ли он в состоянии «сказать что-либо по этому поводу». Однако, поскольку Шуленбург не привез никаких конкретных предложений, он сам не мог сделать первый шаг и ждал вызова в Кремль {1010} 1010 UD:s Arkiv 1920 ARS. HP/1556/LV. Ассарассон — МИД о встречах с Хильгером 30 апреля, с Шуленбургом 3 мая и с Вальтером 6 мая 1941. Это подтверждают Гафенку (Misiune la Moscova. Rap. 1405. P. 183 — 194 30 апр. 1941) и Криппс (FO. 371. 29481. N2172/78/38. 14 мая 1941). .

Сталин по-прежнему усердно старался отвратить германскую опасность. Страх перед Германией стал настолько острым, что Жданов даже умолял Сталина отменить первомайский парад на Красной площади, чтобы не дать немцам «предлога для нападения». Неотложной проблемой стало прекращение распространения слухов о неизбежности войны, особенно таких, которые умаляли силу Красной Армии, предполагая, будто вермахт «пройдет по России, как нож сквозь масло». Подобные слухи легко могли склонить чашу весов в I пользу авантюрного похода на СССР {1011} 1011 Дневник Димитрова. 9 апр. 1941. . Переговоры относительно пакта с Германией следовало вести с позиции силы. В середине апреля Сталин приказал органам безопасности сопровождать германского военного атташе в длительной поездке по советским военным заводам в Сибири и распространить в Берлине информацию о советской технической и военной мощи {1012} 1012 Sudoplatov P. Special Tasks. P. 117. . Со времени падения Югославии, когда угроза войны приблизилась, советские послы получили инструкции решительно опровергать слухи о войне и в то же время напоминать своим собеседникам, что они «забывают о мощи Красной Армии и ее боевых качествах» {1013} 1013 АВП РФ. Ф. 0125. Оп. 27. П. 122. Д. 4. Л. 224-226. 22 апр. 1941. . Коллонтай, известную своими антинацистскими взглядами, послали в шведское Министерство иностранных дел для опровержения слухов о возможности войны как «совершенно беспочвенных». Что еще поразительнее — она отвергла предположения, что СССР обдумывает «какие-либо контрмеры против действий Германии на Балканах… даже если Германия нападет на Турцию». Такая покорность особенно смущала, учитывая, что в прошлом году все раздоры с Германией вращались вокруг контроля над Проливами. Ее признание было не случайно, так как Виноградов тоже «решительно» уверил турок, что, если Германия вмешается в турецкие дела, Советский Союз останется «совершенно пассивным» {1014} 1014 UD:s Arkiv 1920 ARS. HP/517/LXXI. Записка шведского МИД, 24 апр. 1941, и Ассарассон — МИД, 5 мая 1941. . Когда, к примеру, надежнейший источник уведомил советского посла в Бухаресте о массовом скоплении немецких войск на молдавской границе, от этих «слухов» небрежно отмахнулись как от «раздутых и вряд ли отражающих истинные намерения германских военных кругов, так как последние не могут не принимать во внимание как военную мощь Советского Союза, так и опасность, с которой они встретятся», если нападут на СССР {1015} 1015 АВП РФ. Ф. 0125. Оп. 27. П. 122. Д. 4. Л. 230. Протокол встречи Лаврентьева с Авакумовичем, 1 мая 1941; почти дословно передана встреча Виноградова с Натчболл-Хьюджсеном 3 мая 1941 в: АВП РФ. Ф 0134 Оп. 24а. П. 236. Д. 7. Л. 288-292. См. также, какой тон принял Майский во всех своих беседах с Иденом в мае и июне. . В Вашингтоне Уманский тоже постарался, находясь в компании работников германского посольства, показать свою уверенность в способности Красной Армии противостоять вермахту {1016} 1016 FO. 371. 29465. N1999/3/38. Галифакс — Идену, 5 мая 1941. . В Москве Вышинский отмахнулся от предостережений Стейнхардта, заявив, что отношения с Германией регулируются соглашениями, которые полностью выполняются. Русские не «малодушный народ» и «достаточно сильны, чтобы постоять за себя» {1017} 1017 АВП РФ. Ф. 07. Оп. 2. П. 9. Д. 21. Л. 6-11. Отчет Вышинского о встрече со Стейнхардтом, 24 мая 1941. .

В этом контексте Сталин и произнес свою ставшую знаменитой речь перед выпускниками военных академий 5 мая. Речь и последовавшие за ней здравицы послужили основой для эксцентричных предположений, будто Сталин готовил Красную Армию к агрессии против Германии {1018} 1018 См., в особенности: Невежин В.А. Выступление Сталина 5 мая 1941 г. и поворот в пропаганде // Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера / Под ред. В.А.Невежина, Г.А.Бордюгова. М., 1995. С. 147 и ел. Здесь весьма эффектно обосновывается, что пропаганда в армии с этого момента была направлена на подготовку солдат к «наступательной войне»; однако это — классический пример анализа, игнорирующего более широкий политический, международный и военный контекст. . Речь эта, однако, была произнесена в разгар примиренческой кампании и полностью ей соответствовала. Целью ее было оказать сдерживающее воздействие, отбить у немцев охоту развязывать войну и в то же время воодушевить армию на случай, если война все же начнется. Поскольку она носила демонстративный характер, содержание ее намеренно было предано гласности и попало в отчеты иностранных дипломатических миссий {1019} 1019 См., напр.: FO. 371. 29481. N2130/78/38. Криппс — ФО, 5 мая 1941; Quai d'Orsay Archives (Телеграммы из Москвы). Tel. 409 — 413. Бержери — МИД, 5 мая 1941; DGFP. XII. Р. 964-965. 5 мая 1941; Erickson J. Road to Stalingrad. P. 82; Hilger G., Meyer A.G. Incompatible Allies. P. 330. . Она была вызвана необходимостью противостоять росту слухов о плачевном состоянии Красной Армии. Многочисленные донесения предупреждали: вермахт «опьянен своими успехами»; превосходство немецких механизированных войск означает, что оккупация страны вплоть до Москвы и Урала «не представит серьезных трудностей». Поэтому уверенность в слабости Красной Армии поощряла вермахт выступать за войну с Советским Союзом до завершения кампании в Англии {1020} 1020 ГРУ ГЩ РФ. On. 24119. Д. 1. Л. 452-455. Ещенко — Голикову, 24 марта 1941. .