Рафаэло Джованьоли - Спартак

- Хорошо, хорошо, - прервал его с нетерпением в голосе Спартак, - это мы увидим! Скажи мне, в чем заключается второе предложение консула Варрона Лукулла?

И он снова насмешливо улыбнулся.

Несколько секунд римлянин молчал, затем начал спокойно, мягким и почти вкрадчивым голосом:

- Консул поручил мне предложить тебе прекратить военные действия.

- О! - не мог не воскликнуть от изумления Спартак. - А на каких условиях?

- Ты любишь и любим одной благородной римлянкой из знаменитого рода.

При этих словах Руфа Раллы Спартак вскочил с пылающим лицом и сверкающими гневом глазами; потом постепенно успокоился, снова сел и стал порывисто спрашивать у римского посла:

- Кто это говорит? Что знает об этом консул? И какое значение имеют для вас мои жалкие чувства? Какая связь между ними и войной? И что они имеют общего с миром, который вы мне предлагаете?

Посол был смущен этим градом вопросов и пробормотал неуверенным тоном несколько односложных слов; наконец, как человек, принявший твердое решение, быстро заговорил:

- Ты любишь и любим Валерией Мессалой, вдовой Суллы, и, чтобы положить конец тому осуждению, которое она может навлечь на себя этой любовью, Сенат готов сам просить Валерию стать твоей женой; консул Варрон Лукулл предлагает тебе после соединения с любимой женщиной одно из двух: если ты хочешь отличий на полях сражения, - ты пойдешь под начальством Помпея в Испанию в качестве его квестора; если ты жаждешь покоя и домашнего уюта, - тебя пошлют префектом в один из городов Африки по твоему выбору. При тебе будет и маленькая Постумия, плод твоей преступной любви к супруге Суллы. В противном случае девочка будет передана опекунам Фауста и Фаусты - других детей диктатора, и ты не только потеряешь всякое право на нее, но потеряешь даже надежду когда-либо обнять ее..

Спартак поднялся во весь рост и тихим голосом спросил:

- А мои товарищи?

- Они должны разойтись: рабы должны вернуться в свои казармы, гладиаторы в свои школы.

- И... - сказал, медленно отчеканивая слова, Спартак - и.., все кончено?..

- Сенат все забудет и простит.

- Великое спасибо!.. - воскликнул с иронической усмешкой вождь гладиаторов. - Как он добр, как милостив, как благороден Сенат!

- А что же? - сказал надменно Руф Ралла. - Сенат должен был бы приказать распять всех этих взбунтовавшихся рабов, а он вместо этого их прощает, - разве этого недостаточно?

- О!.. Даже слишком!.. Сенат прощает вооруженного врага, и притом победоносного!.. Поистине беспримерное великодушие.

Он на мгновение замолчал, а потом с горечью произнес:

- Я отдал целых восемь лет моей жизни, все силы моего ума, всю страсть моего сердца на справедливое, святое, благородное дело, бесстрашно преодолел препятствия, призвал к оружию шестьдесят тысяч товарищей по несчастью и привел их к победе только для того, чтобы в одно прекрасное утро сказать им: "То, что вы считали победами, - поражения, свободы завоевать мы не в состоянии, вернитесь к вашим господам и дайте снова заковать ваши руки в прежние цепи". А если гладиаторы не пожелают разойтись, несмотря на мои внушения и советы?..

- Тогда... - медленно и нерешительно сказал римский патриций, опустив голову и теребя руками край тоги, - тогда.., такому опытному полководцу, как ты.., ведь ты в конце концов действовал бы только для блага этих несчастных.., не может не представиться.., всегда представится способ повести войско.., в трудное место...

- Где консул Марк Теренций Варрон Лукулл, - сказал Спартак, побледнев, с глазами сверкающими гневом и ненавистью, - будет ждать его со своими легионами, окружит его, и сдача, уже неизбежная, произойдет без шума. А консул может даже приписать себе честь легкой победы. Не правда ли?

Римлянин еще ниже опустил голову и молчал.

- Разве не правда? - закричал Спартак громовым голосом, который привел в содрогание Руфа Раллу.

Последний поднял глаза на Спартака, но таким гневом пылало лицо гладиатора, что римлянин невольно отступил на шаг.

- Ах, клянусь всеми богами Олимпа! - сказал фракиец гордым и грозным тоном. - Благодари богов, твоих покровителей, что презренный и ничтожный гладиатор умеет уважать международное право. Ты пришел сюда в качестве посла, и гнев, овладевший мною, не может затемнить мой рассудок до того, чтобы я забыл это. Подлый и коварный, как твой Сенат, как твой народ, ты пришел предложить мне предательство. Ты пришел играть на самых нежных струнах моей души!.. Ты старался подкупить любящего человека и отца для того, чтобы обманом добиться победы там, где не можешь одержать ее силой оружия!..

- Эй, варвар! - воскликнул с негодованием Руф Ралла, отступив на два шага и устремив на лицо Спартака пылающий взор. - Кажется, ты забываешь, с кем говоришь!

- Нет, консул римский, Марк Теренций Варрон Лукулл, это ты забыл, где ты находишься и с кем говоришь! Бессовестный! Презренный! Ты думал, что я тебя не узнаю?.. Ты пришел сюда под ложным именем и украдкой, чтобы попытаться подкупить мое сердце, которое ты мерил на свой образец. Негодяй! Уходи.., возвращайся в Рим... Собери новые легионы и приходи помериться со мной в честном бою. Тогда, если у тебя хватит духу стать со мной лицом к лицу, как ты стоишь сейчас, я тебе дам ответ, достойный твоих гнусных предложений.

- Так неужели ты надеешься, жалкий безумец, - сказал с нескрываемым презрением консул Варрон Лукулл, - что ты в состоянии еще долго держаться против наших легионов? Неужели ты льстишь себя надеждой одержать окончательную победу над могущественным Римом?..

- Я надеюсь увести эту массу несчастных рабов из Италии, и там, в наших странах, подниму против вас негодование всех угнетенных народов и положу конец вашему гнусному и беззаконному господству.

И повелительным жестом правой руки он приказал консулу удалиться.

Уходя, Варрон Лукулл сказал:

- Мы увидимся на поле сражения.

- Да позволят это боги. Но я этому не верю.

Лукулл уже уходил с претория, когда Спартак окликнул его:

- Послушай, римский консул... Я знаю, что немногие мои солдаты, попавшие к вам в плен, были распяты, и вижу, что по отношению к нам, гладиаторам, вы, римляне, не признаете международного права. Поэтому предупреждаю тебя что если в течение двадцати дней я не получу награды, в мой лагерь, оружие и доспехи, которых я требую, четыре тысячи ваших солдат, взятых мною в плен при Фунди, будут тоже распяты.

- Как?.. Ты осмелишься?.. - воскликнул консул, побледнев от гнева.

- Все дозволено с такими людьми, для которых нет ничего святого и которые ничего не уважают... С вами - позор за позор, убийство за убийство, резня за резню... Иди!..

И он снова приказал консулу удалиться.

Оставшись один, фракиец долго ходил взад я вперед перед своей палаткой, погруженный в мрачные и печальные размышления.