Рафаэло Джованьоли - Спартак

- Возле колодца!

Затем слуга вышел из конюшни, а отпущенник занялся своей лошадью.

Выйдя из конюшни. Порций Мутилий сказал Азеллиону:

- Подожди меня здесь минутку... Я сейчас вернусь. Он подбежал к колодцу, находившемуся позади дома, и спрятался за его круглой стеной, обращенной к огороду.

Он пробыл там около трех минут и услышал шаги человека, шедшего с правой стороны дома, в то время как другой тут же подошел с левой стороны.

- Итак? - сказал Лафрений, голос которого Порций сразу узнал.

- Я узнал, что мой брат Марбрик, - ответил торопливо вполголоса другой, ушел в лагерь к нашим братьям. Я убежал из виллы моего господина и тоже отправляюсь к ним.

- Я, - сказал тихим голосом Лафрений, - под предлогом, что еду в Рим сообщить Титу Манлию о бегстве с виллы всех его рабов, поехал, чтобы забрать моего любимого сына Эгнация, которого не хочу оставлять в руках нашил угнетателей. Затем я с ним убегу и тоже направлюсь в лагерь нашего доблестного вождя.

- Ну, прощай, не нужно, чтобы нас видели; этот апулиец смотрел на нас подозрительными глазами .

- Я тоже боюсь, что он наблюдал за нами. Прощай. Желаю удачи.

- Постоянство!..

- И победа!..

Порций Мутилий услышал, как слуга и отпущенник быстро удалились в разные стороны.

Тогда он вышел из засады, спрашивая себя с удивлением, это ли была та важная тайна, которую он надумал открыть, и это ли враги, которых он надеялся поймать. И, пораздумав немного над этим приключением, качая головой и улыбаясь, он снова стал прощаться с хозяином. Затем Порций вскочил на коня и, пришпорив его, помчался по направлению к Бариуму, а Азеллион все бежал за ним и кричал:

- Доброго пути, и пусть боги покровительствуют и сопутствуют тебе!.. Смотри!.. Смотри!.. Как он хорошо скачет! Как он красив на моем Артаксерксе!.. Протай Порций Мутилий!.

Порций Мутилий, в котором читатели, конечно, уже узнали свободнорожденного Рутилия, направляющегося в Рим послом от Спартака к Катилине, продолжал свой путь, размышляя о курьезном случае, происшедшем с ним.

На следующий день к вечеру Рутилий увидел облако пыли, поднятое ехавшим впереди всадником. Рутилий, соблюдавший в пути осторожность и предусмотрительность, быстро нагнал ехавшего впереди; это был ни кто иной, как отпущенник Лафрений, с которым он накануне встретился возле Бариума на станции Азеллиона.

- Здравствуй, - сказал отпущенник, даже не поворачивая головы, чтобы увидеть, кто к нему приближался.

- Здравствуй, Лафрений Империоз! - ответил Рутилий.

- Кто это? - сказал в удивлении отпущенник, быстро повернувшись.

Увидев Рутилия и узнав его, он сказал со вздохом удовлетворения:

- А, это ты, уважаемый гражданин!.. Да сопутствуют тебе боги! Рутилий был тронут при виде этого бедного отпущенника, отправлявшегося в Рим похитить своего сына, чтобы затем вместе с ним убежать в лагерь гладиаторов. Вдруг ему пришла мысль сыграть шутку с отпущенником, и строгим голосом он сказал:

- Ты едешь в Рим забрать своего сына из дома твоих господ, чтобы затем бежать в лагерь отвратительного и гнуснейшего Спартака?!

- Я?.., что ты сказал?.. - пробормотал Лафрений в смятении, и лицо его стало страшно бледным.

- Я вчера все слышал, стоя позади колодца на станции Азеллиона, я все знаю, коварный и неблагодарнейший слуга, .ив первом же городе, куда мы приедем, я прикажу тебя арестовать.

Лафрений остановил лошадь, Рутилий сделал то же.

- Я ни в чем не сознаюсь, - сказал глухим и грозным голосом отпущенник, так как я не страшусь смерти.

- И даже распятия на кресте?

- Да, и этого... Я знаю, как спастись.

- Ну, как? - спросил будто бы в изумлении Рутилий.

- Убивши такого доносчика, как ты, - вскричал в ярости Лафрений, подняв короткую, но крепкую железную палицу, которая была у него спрятана под чепраком лошади. Но когда он, пришпорив коня, бросился на Рутилия, тот, разразившись громким смехом, воскликнул:

- Стой!.. Эй, брат!.. Постоянство и... Лафрений левой рукой остановил коня и, все еще с высоко поднятой правой, сжимавшей палицу, удивленно воскликнул:

- И?.. - спросил Рутилий, требуя от Лафрения ответной части пароля.

- И.., победа! - пробормотал тот, по-видимому, еще не пришедший полностью в себя от изумления.

Тогда Рутилий протянул ему руку и троекратным нажимом указательного пальца правой руки на ладонь левой руки отпущенника удостоверил свою личность; сам же он совершенно успокоился насчет своего товарища по путешествию, признав в нем без всяких колебаний члена Союза угнетенных.

Наступала ночь.

Оба всадника обнялись и поехали рядом, рассказывая друг другу о своих злоключениях.

- Ты мог бы, - сказал Рутилий, - удивляться, как это я, рожденный свободным, продал себя ланисте в гладиаторы; знай же, что я родился и вырос в роскоши. Я предался кутежам и расточительству в то время, как мой отец проиграл в кости почти все свое состояние. Мне было двадцать два года, когда он умер; долги поглотили целиком все, что он оставил мне, и мы с матерью были доведены до крайней нищеты. Лично меня нужда не испугала, но я боялся за мать. И тогда, собрав двенадцать-пятнадцать тысяч сестерций - последние остатки былого нашего богатства - и, прибавив к ним еще десять тысяч, полученных от продажи себя самого, я обеспечил моей старой несчастной родительнице безбедное существование до глубокой старости.., единственно для этого я продал свою свободу, которую теперь, после восьми лет страданий и перенесенных опасностей, я решил завоевать обратно.

Произнеся последние слова, Рутилий взволновался, голос его задрожал, и слезы потекли по побледневшим от волнения щекам.

Оба всадника ехали некоторое время в молчании. Вдруг лошадь Лафрения, испугавшись, вероятно, тени, отброшенной на дорогу деревом при свете восходящей луны, встала на дыбы и, сделав два-три безумных прыжка, упала в ров, тянувшийся вдоль дороги.

При крике Лафрения Рутилий сразу остановил своего коня, соскочил с него и, привязав повод к кустарнику, побежал на помощь приятелю, упавшему в ров.

Но не успел он еще разглядеть, в чем дело, как почувствовал сильный удар в спину. Рутилий упал на землю и, пока пытался понять, кто его бьет, второй удар обрушился на его плечо.

Тогда Рутилий понял, что он попал в сети предателя и, выхватив из-под туники кинжал, успел подняться и броситься на своего убийцу с криком:

- Презренный и гнусный предатель!.. Ты бы не посмел напасть на меня открыто!

И он ударил Лафрения в грудь. Но под туникой у убийцы был панцирь.

Тогда последовала короткая отчаянная борьба между раненым, почти умирающим Рутилием и Лафрением, который, хотя и был невредим, казалось, дрожал перед мужеством своего противника; слышались крики, стоны, ругательства и придушенные проклятия.