Сергей Карпущенко - Коронованный странник

Вдруг Норову отчего-то захотелось посмотреть, что изображено на этих картинах, и он пошел вдоль стены. На него смотрели лица неведомых ему людей, перед ним открывались виды с руинами замков, столы, заваленные снедью - все оказалось не интересным ему, но какая-то сила все влекла и влекла его вперед, покуда он не остановился возле высокой филенчатой двери и сразу осознал - эта дверь вела в спальню Александра.

"А что, один ли спит император или с камердинами? - подумалось как бы невзначай Василию Сергеичу. - А что, если приоткрыть дверь да посмотреть?"

И его рука в нитяной перчатке, будто сама собой, потянулась к бронзовой ручке и осторожно надавали на нее. Без скрипа язычок запора освободил дверь и она бесшумно отворилась.

"Я - начальник караула и вправе следить за покоем во вверенном мне доме, - подумал, как бы утешая самого себя Норов, просовывая голову в проем между дверью и косяком. - Ничего не будет зазорного, если Александр Палыч увидит меня..."

В спальне царил полумрак. Только три свечи, вставленные в трехрогий шандал, стоящий на столике неподалеку от алькова с постелью императора, освещали комнату. Взгляд Норова приник к белой горке, возвышавшейся над неширокой кроватью. Зоркие глаза капитана видели, что "горка" то немного вырастает, то опадает вновь - понятно, что Александр крепко спал, дыша ровно, так что слышалось его довольно громкое сопение. Кроме него, в спальне никого не было, и Норов, отчего-то испугавших этого обстоятельства, осторожно прикрыл дверь.

Сердце стучали, а почему колотилось оно так бешено, Василий Сергеевич и сам бы не дал себе отчета.

"Вот, он там один, а если б с камердинером спал, все бы проще было. Спит, как самый обыкновенный человек. почти храпит - с презрением подумал он. - И, может быть, правы те холуи, что убирали со стола? Да, конечно, они правы, и я зря ругал их! Это для моих егерей, для всего российского народа, для всей Европы Александр - великий монарх, победитель Наполеона. Все трепещет перед ним, все покорно этому лысоватому человечку, волею судеб вознесенному на недосягаему высоту, а он - храпит, и под его кроватью ночной горшок. Ах, как правы слуги, смеявшиеся, когда этот властелин укладывался спать. Им-то виднее, потому что они ближе к нему. А разве я, к примеру, не мог бы стать императором? Я, прошедший от начала до конца всю страшную войну с Буонапарте? Не я ли заслужил ордена за храбрость? А с какой кстати этому бездарному царишке надели через плечо Андреевскую ленту? За что назвали Благословенным? Не благодаря ли мне? Да, конечно! Так, выходит, я не менее его заслуживаю, чтобы лежать в этой спальне, а завтра ездить по крепости, делать замечания, куда более дельные, чем сделал бы он, а потом смотреть на то, как маршируют передо мной полки! Да во всем этом я разбираюсь лучше, чем это ничтожество! Наполеон был во сто крат талантливее казненного Людовика, а я - этого тугоухого пустопляса, который был не способен даже оставить после себя наследника престола! Да, - я ношу в себе частицу Наполеона, и я должен стать диктатором, я, а не какой-нибудь там Пестель, тщеславный болтун, или Серж Муравьев. Кто решился на такое дело, тот и будет управлять страной, покуда народные представители не скажут, что делать дальше с делом управления Россией! Все, долгожданная минута наступает!

Он вновь решительно взялся за ручку двери и надавил её вниз, дверь отворилась, и, стараясь не скрипнуть сапогами, Норов, вытаскивая из кармана мундира пистолет, не отрывая взгляда от белой "горки", двинулся к алькову. А в голове, точно шестеренки хорошо отлаженных английских часов, крутились мысли, холодные и четкие: "Сейчас я разбужу его, велю одеться и под угрозой пистолета выведу из спальни. Мы пройдем мимо моих ребят, и они даже не заподозрят неладное. Потом я введу его в кордегардию, пошлю толкового унтера или сразу двух к Муравьеву-Апостолу и Бестужеву - пусть своих черниговцев и полтавцв поднимают, ведь они тут же все поймут, поймут, что я сотворил. Я же вначале запрусь в кордегардии, сделав Александра своим заложником. Если кто-то попытается взломать дверь, скажу, что убью императора. Потом мы переведем его в каземат и потребуем вначале подписать указ о введении конституции, а после и манифест об отречении. Вот так-то..."

Он пошел к алькову. Александр крепко спал с полуоткрытым ртом, и слюна стекла на подушку, расшитую кружевами. На голове царя был вязаный колпак, и Норову подумалось некстати: "Елизавета, должно быть, вязала мужу, чтобы головке, волос лишенной, нехолодно ночью было". Он ещё с полминуты смотрел на спящего, а потом, направляя пистолет прямо ему в лицо, потряс императора за плечо...

Александр проснулся мгновенно - Норов даже и не ожидал такого скорого пробуждения от крепко спящего человека. Оторвал от подушки голову, а когда увидел направленный на него пистолет, резко приподнялся, опираясь на локоть.

- Кто здесь?! - испуганно и довольно громко спросил император, а Норов, уже не боявшийся ничего, приложил к губам палец:

- Тише, ваше величество, шуметь не надо!

- Норов, это ты? - словно повинуясь приказу капитана и на самом деле говоря почти шепотом, спросил Александр. - Что ты делаешь здесь и почему у тебя пистоолет?

- Ваше величество, - с холодным злорадством, понимая, что в его власти сейчас находится монарх России, а он его подданный, повелевает им, заговорил Норов, - я пришел к вам от имени тайного общества, задавшегося целью превратить империю в республику. Я арестую вас, и не пытайтесь кричать и звать на помощь. В ином случая я просто... застрелю вас, мне нечего терять!

- Но как ты посмел?

- Не стоит задавать пустые вопросы, ваше величество. Одевайтесь. Вам помочь? И помните: выстрел будет ответом на ваш крик.

Тяжело дыша и хватаясь за левую часть груди, Александр с трудом поднялся, спустил с кровати ноги. Норов видел, что царь сильно возбужден. Обхватив голову руками, он сидел ошеломленный и подавленный, тихие, неясные слова слетали с его сухих губ, и Норову показалось, что он просто сетует на судьбу.

- Да одевайтесь же! - тоном, каким отдают приказы, потребовал Норов. Мне каждая минута дорога! Вам принести одежду? Начнете с панталон или сорочки?

Но Александр был недвижим. Он даже перестал бормотать и убрал с головы руки, опустив их на край постели. Норов видел, что Александр сидит на кровати уже не в прежней позе подавленного горем, оскорбленного до глубины души монарха. Скорее задумчивость наполняла сейчас все сознание Александра. Этого Норов совсем не ожидал, и он отчего-то испугался:

- Да вы оденетесь или нет? Или вы хотите, чтобы я убил вас, что послужило бы поводом к кровавой междоусобице в стране? Нам нужно от вас лишь отерчение.

Сидящий вдруг поднял на Норова свои большие, светлые глаза. Все лицо его выражало спокойствие, почти безмятежное спокойствие, а губы едва заметно растянулись в улыбке.