Сергей Карпущенко - Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

- Я помогу вам с поездом. Куда хотите ехать? - спросил Колчак.

- В Петроград, - ответил Николай, потушив папиросу в бронзовой пепельнице. - Еще прошу вернуть мне браунинг, отобранный тем казаком. Патроны вы к нему дадите?

* * *

...По случаю окончания двадцатидвухлетним Николаем учебного курса Александр Третий отправлял сына в первое большое путешествие, чтобы дать ему возможность посмотреть мир. О, это было грандиозное путешествие, ведь транспортом для наследника становился крейсер балтийской эскадры "Память Азова", а чтобы Николай не слишком скучал в далеких странах, была подобрана компания из молодых людей, преимущественно все тех же гвардейских офицеров. Сопровождал наследника престола и греческий принц Георг, которого Николай по-приятельски называл Джорджи.

Во время плавания на боевом корабле, где все было подчинено строгой дисциплине, компания молодых бездельников, проводя досуг в кутежах, в мальчишеской возне, в повесничанье, внезапно натолкнулась на непреклонную позицию командира крейсера Ломана. Николай же, не забывая, что он является будущим властелином страны, попытался представить "Память Азова" кусочком русской территории, где по причине отсутствия настоящего монарха власть по праву вверена ему. Конфликт между капитаном и цесаревичем зашел столь далеко, что Ломан уже готов был отказаться вести корабль дальше. Ситуация разрядилась с большим трудом.

И вот путешественники в Японии. Перед ними распахнулись все двери, им спешили показать все диковинки и чудеса страны, впечатления сменяли одно другое. Николай присутствовал на торжественных приемах, устроенных в его честь, но европейская пресса отмечала, что он ещё очень скован: слушает, двигается, поднимает, когда нужно, бокал, но везде является лицом без речей. Журналисты гадали: он что же, слишком застенчив, этот русский принц, или просто неразвит? Нет, он ещё был слишком неопытен в этом первом заграничном визите, где олицетворял всю империю, старался быть сдержанным, замечая, как следят за его каждым движением репортеры.

Приехали в японский город Отсу 23 апреля 1891 года, осмотрели достопримечательности и уже хотели было покинуть гостеприимный городок, сев в джен-рикши, как вдруг один из полицейских ("мерзкая рожа", как охарактеризовал его позднее Николай) выхватил саблю и, держа её в обеих руках, нанес Николаю удар по правой стороне головы. Можно представить себе испуг и изумление наследника российского престола! А полицейский хотел было завершить задуманное вторым ударом, но рядом оказался Джорджи, принц греческий, ловкий и крепкий. Совсем недавно на базаре приобрел он бамбуковую трость в качестве сувенира, которую и пустил в ход, отведя ею клинок японца. Стоявшие поодаль носильщики повалили полицейского на землю и едва не зарубили его же саблей.

Но зачем же понадобилось полицейскому Тсуде Санцо убивать русского царевича? Имелось несколько версий на этот счет, которые высказывались людьми с разным отношением к самодержавию. Одни говорили, что компания подвыпивших русских аристократов вела себя в японских храмах вызывающе, и это не могло не задеть национального достоинства японских патриотов, а поэтому выходка полицейского была акцией протеста. Другие предполагали, что не обошлось без революционеров, прибывших специально из России. Кто-то даже видел тени людей, постоянно мелькавшие за кустами. Муссировалась японцами и такая версия: полицейского подкупил один самурай из Отсу, обиженный на Николая за то, что он, пообещав нанести ему визит, не сдержал слова. Оскорбленный аристократ решил отомстить цесаревичу ударом сабли. Сам же террорист на допросе признался, что действовал из патриотических соображений, будучи уверен, что сын русского царя прибыл в Японию со шпионской миссией.

Как бы то ни было, Николай Александрович продолжать путешествие уже был не намерен, и крейсер "Память Азова" в сопровождении вызванной из Владивостока броненосной эскадры направился к русским берегам. Злые языки потом говорили, что сабельный удар не прошел для Николая даром - на кости черепной коробки появился нарост, давивший на мозг, что якобы обусловило патологию умственной деятельности императора.

Ступень четвертая

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Поезд, который должен был иметь конечной остановкой Петроград, был подан к перрону екатеринбургского вокзала на два дня позднее назначенного срока. Толпа пассажиров ринулась на перрон, сминая кордоны. Мешки, узлы, баулы, чемоданы, ведра замелькали над головами. Люди кричали, визжали, толкались, набивались в грязные вагоны третьего класса, ибо никаких других вагонов поезд не имел. Николая и все его семейство до поезда проводили два вооруженных винтовками солдата, приставленных к нему адмиралом Колчаком, которому в душе было очень стыдно за то, что он так обошелся с бывшим государем.

Собирались в дорогу тщательно. Конечно, Николай не был уверен в том, что его внешность изменилась настолько, что он будет никем не узнаваем, но от предложений Александры Федоровны, настаивавшей, чтобы муж обвязал голову от темени до подбородка каким-нибудь платком, будто болят зубы, Николай решительно отказался. Он смотрел на себя в зеркало, висевшее в комнате дома на окраине Екатеринбурга, и видел, что борода его сильно отросла, волосы тоже, лицо сильно похудело и стало каким-то чужим, будто на самом деле после "расстрела" на свете жил вроде и похожий на бывшего императора, но в то же время какой-то посторонний человек. Но главным, конечно, была не худоба лица и длина волос - мягкая прежде линия губ исказилась, стала жестче, точно Николай нарочно их поджимал, напрягая мышцы лица, а между бровей образовалась глубокая складка, и выражение глаз, от природы добрых, стало каким-то гневным. Сильно изменился и Алеша. Он словно раздался в плечах, его поступь стала твердой, а осанка более мужественной. Вылечил ли его лесной знахарь от врожденного недуга, пока сказать было трудно, но случайные ушибы теперь не вызывали внутренних кровотечений или, по крайней мере, былых болезненных ощущений. Как ни странно, очень похорошели девушки, на лицах которых, прежде бледных, с нежнейшей кожей, заиграл здоровый румянец. Особенно повзрослели младшие дочери Николая Мария и Анастасия, ставшие грудастей и осанистей. Их было решено одеть очень просто (как, впрочем, Татьяну и Ольгу), в плисовые юбки мещанок, в дешевые кофты и жакеты, а головы девушек теперь покрывали не шляпки из белого газа, так нравившиеся им, а ситцевые платки.

Одна лишь Александра Федоровна не изменила прежнего, обыкновенно скорбного выражения лица. Она то и дело плакала, жаловалась на судьбу, чем немало раздражала Николая, видевшего в себе причину её злосчастий. Свое прежнее платье императрице тоже пришлось снять, и теперь лишь горделивая поступь бывшей царицы, её величественная фигура выдавали в женщине, одетой в серое суконное платье, то, что она никогда не принадлежала сословию, одежду которого носила.