Сергей Карпущенко - Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

У Николая было около тысячи рублей, и этой суммы едва-едва хватило, чтобы приобрести на толкучем рынке нужную одежду. Но в Екатеринбурге оставались жить два ювелира, к которым Романов отнес один из бриллиантов, что были зашиты великими княжнами и Александрой Федоровной в корсеты и постоянно носились на теле. Эти драгоценности предусмотрительная императрица сумела взять с собой в Тобольск, зная, что они могут сослужить добрую службу, когда потребуются деньги. И вот на вырученные от продажи бриллианта пять тысяч Николай, использовав часть этих денег, накупил еды в дорогу - несколько жареных куриц, вареного картофеля, сухую колбасу, хлеб, лук, чай. Запасся папиросами и, нечаянно увидев на базаре продающиеся толстые тетради в коленкоровых переплетах, подумав, взял и их, чтобы, хотя бы очень кратко, заносить в них описание событий, имевших место в его жизни с 16 июля. До этого времени он вел свой старый дневник. Теперь начиналась другая жизнь, совсем непохожая на прежнюю. Жизнь мертвого человека, который, однако, как ни странно, жив, ещё более жив, чем прежде.

Когда с большим трудом разместились в вагоне третьего класса на обшарпанных деревянных лавках, заняв целое отделение с верхними полками и половину соседнего, Николай с грустью вспомнил свой, царский, поезд, вагоны которого были окрашены в голубой цвет, где имелся его личный просторный кабинет, обитый зеленой тисненой кожей, где была обширная столовая с кухней, зал для общих встреч, ванны, спальни. Если там все было приспособлено для комфортабельного путешествия, способного доставить одно лишь удовольствие, даже наслаждение, то здесь, казалось, кто-то сотворил не вагон, а камеру пыток, где всё уготовили для страданий телесных и духовных.

Вагон был набит до предела, и грязные, некрасивые люди, обозленные на жизнь, кричали друг на друга, борясь за места, ударяли друг друга своими хотулями, бранились матерно, зло, но потом, когда поезд стал набирать скорость, пассажиры кое-как разобрались, расселись по местам, тесно прижавшись боками, и какое-то новое настроение охватило вагон. Всех как будто охватило чувство какой-то необъяснимой взаимной приязни. Изо всех углов послышались смех, одобрительные или просто добродушные восклицания. Стали рыться в своих мешках, доставая нехитрую снедь, запахло луком, вареными яйцами, черным хлебом, самогоном, зажурчавшим по жестяным кружкам. И скоро уже все пассажиры вагона будто превратились в одно живое существо, довольное минутой, относительной сытостью, скудным уютом.

Николай Александрович сидел в одном отделении с Алешей, Анастасией и Марией, а Александра Федоровна со старшими дочерьми устроилась за загородкой, в соседнем. Николай слышал, как жена негромко возмущалась:

- Да позвольте-ка, сударь, что же вы так больно толкаетесь? Куда вы кладете свой узел? Не видите разве, что здесь уже занято?

- А ты что, мамаша, купила это место, что ли? - отвечал чей-то грубый, хриплый голос. - Гляди-ка, раскапустилась тут на пол-лавки. Ниче, похудеешь, не барыня!

Но скоро Николай понял, что жена смирилась с неудобствами или просто испугалась того, что добиться ничего не сможет, а лишь принесет себе ещё большие нравственные и физические терзания. Когда поезд проехал уже километров десять и за окнами замелькали чудные картины суровой уральской природы, Николай, нагнувшись к уху сына, сидевшего у окна, стал рассказывать ему про Урал, но поскольку в географии он был не силен, то рассказ его получился короткий, и Алеша был доволен уже хотя бы потому, что никто не мешает ему смотреть в окно на красоты страны, властелином которой он мог стать.

Кое-кто в вагоне, не стесняясь, курил, но Николай не мог себе позволить закурить здесь, в тесной близости с сыном, дочерьми, посторонними людьми. Поднявшись, пошел по проходу вагона, извиняясь, когда натыкался на тех, кому не хватило места, когда приходилось перешагивать через чьи-то ноги. И вдруг нечаянно бросил взгляд на одного из пассажиров, одетого в простой костюм рабочего, - широкое скуластое лицо, с усами, но щеки выбриты. И тотчас в голове словно включился невидимый мотор, закрутивший воспоминания последних трех недель, мотая их туда, к той последней ночи в доме горного инженера. Николай немного даже задержался, присматриваясь к человеку, смотревшему прямо перед собой, но так и не смог сказать себе определенно, когда же он встречал его. Вышел в тамбур, заплеванный, замусоренный окурками цигарок, достал папиросу из портсигара с дарственной надписью матери, покурил, а в голове все прыгали, мелькали лица, только это являлось в окружении чего-то черного и страшного. Возвращаясь на свое место, снова посмотрел на человека, и вот уже тот человек был не простым мужчиной в кепке и с усами, а тем, который стоял в подвале Ипатьевского дома рядом с Юровским, зачитывавшим смертный приговор ему и членам его семьи.

Покрытый капельками холодного пота, Николай сел на свое место. Алеша обратился к нему с вопросом, но он ответил невпопад, сумбурно, потому что думал, что делать, когда присутствие в вагоне человека, едва не ставшего его палачом, ясно говорило о том, что казнь была лишь отсрочена и скоро приговор Уральского Совдепа будет приведен в исполнение, скорее всего, именно здесь, в поезде. Приходилось полагаться лишь на самого себя, а поэтому Николай локтем правой руки ощупал тяжкую сталь пистолета, покоившегося в кармане брюк. Он заблаговременно послал патрон в патронник, и теперь стоило лишь взвести курок, чтобы подготовить оружие к выстрелу.

"Но сколько же их? Один? Два? Три? Никто не знает. И когда же они приступят к делу? Почему Ваганов, - я вспомнил, что Юровский именно так называл этого человека, - не пошел за мною в тамбур, где мог спокойно расправиться со мной? Возможно, он получил приказ убить всех нас, а не одного меня. Они дождутся, покуда поезд не остановится на какой-нибудь станции, а потом, когда мы все выйдем из вагона, они откроют стрельбу и завершат начатое в доме Ипатьева. И все-таки кого же расстреляли в ту ночь? Почему даже следователь Колчака был уверен в том, что убили государя и его семью? Неужели чекисты инсценировали нашу смерть, но для чего же?"

И Николай, не замечая ничего, что происходило вокруг него, не обращая внимания на песни, плач, смех, крики пассажиров, на вопросы сына и дочерей, все сидел и думал, как же ему расправиться со своими убийцами прежде, чем начнут действовать они. Нужно было угадать, кто ещё был послан по их следу, кроме Ваганова, а потом, не мешкая, сделать с ними то, что собирались сделать они. И Николай поднялся с места, на ходу доставая портсигар, что давало прямое указание на то, куда он держит путь.

- Пойду покурю, - сказал он, и Анастасия, не одобрявшая его привязанности к табаку, укоризненно покачала головой.