Сергей Карпущенко - Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

Запах чеснока и лука вперемешку с водочным и винным перегаром заставляли Николая отворачиваться, но он ловил себя на мысли, что ещё три минуты таких доводов смогут, наверное, его увлечь. "А почему бы и нет? подумал он. - Возьмем Екатеринбург, вернее, вынудим адмирала Колчака пойти за нами, а не действовать по приказу Антанты, не желающей видеть Россию монархией. После к нам присоединится вся Сибирь, а там, используя её людей и хлеб, мы пойдем на запад, возьмем Москву, а там и Питер рядом..." Но Николай вдруг резко прервал мечтания на эту тему, а почему прервал, он объяснил бы так: "Не пристало мне, Романову, якшаться со всякой сволочью", но на самом деле очень тихая, неслышная идея овладела им тогда и подвела к отказу - Николай хотел быть только самодержцем, не желающим ни с кем делиться властью.

- Иванов, - заговорил наконец он, подчеркивая этим обращением именно то, что тот лишь школьный учитель, и никто больше, - а у меня, в свою очередь, есть предложение...

- Какое, вот интересно бы узнать, - загорелись жадным блеском глаза "осколка".

- Сейчас узнаете. Значит, так, вы немедленно отпускаете всех нас, а заодно и пассажиров, не мешаете поезду следовать в заданном направлении, а я вам за это... отдаю бриллианты. По довоенному курсу рубля их можно было бы оценить тысяч в пятьсот-шестьсот.

Выражение лица Иванова, выслушавшего предложение Николая, казалось, было отягчено глубоким раздумьем.

- Богатство изрядное, - энергично почесав затылок, заметил Иванов.

- Да, немалое. Представляете, сколько пулеметов вы могли бы купить на эти деньги, чтобы заняться собиранием ваших... осколков? А если перевести на винтовки, револьверы?

Но Иванов сомневался, и Николай видел это. Что-то мешало ему согласиться. Он рылся пальцами в бороде, смотрел на своих осоловевших гвардейцев и не мог выбрать нужное решение. Наконец что-то сдвинулось в его душе, один бес победил другого беса, и "император" решительно изрек:

- По рукам. Где же ваши бриллианты? Неужели... при вас?

И Николай ясно увидел, что в глазах Иванова мелькнула досада или даже обида на собственную нерасторопность.

- При мне. Ну так доставать?

- А как же, ваше величество, а как же? - засуетился Иванов. - Только давайте в ту вон комнату пройдем, чтобы эти мерзавцы, - кивнул он в сторону "гвардейцев", - не видали ничего!

Николай поднялся, подошел к Александре Федоровне, на лице которой было написано нескрываемое презрение по отношению к застолью с пьяной блажью темных мужиков, корчивших из себя аристократов, попросил её пройти за ним. Поочередно он подошел и к дочерям, не позвал только Алешу, слушавшего пение со вниманием. Скоро они вместе с Ивановым уже находились в соседней комнате, оказавшейся просторной спальней, где над широкой кроватью с пуховиками, уложенными пирамидой друг на друга, висела и картина с толстозадыми амурами, неведомо кому грозящими своими коротенькими пальцами.

- Ну-с, я жду ваших сокровищ, - протянул руку Иванов.

- Одну минуту, бриллианты спрятаны в одежде моей жены и великих княжон. Не потрудитесь ли выйти? Нам необходимо не меньше десяти минут, строго сказал Николай. - И дайте нож, прошу вас.

Иванов понимающе заулыбался. Он был довольно пьян, но разум ещё не совсем оставил его - "император" был уверен, что бывший царь попросту решил провести его.

- Позвольте-ка с вами не согласиться! Хозяин в этом доме я, а поэтому я и определяю условия, при коих будут доставаться ваши бриллианты. Вот вам нож, - он вынул из бюро красивый нож с ручкой из слоновой кости, - и начинайте. Сами понимаете, что оставить вас одних я никак не могу... - И на лице Иванова изобразилась гнусная улыбка сладострастника, решившего полюбоваться тем, как будут доставаться бриллианты из платьев женщин, о близости с которыми он не мог мечтать даже при условии, если бы его "осколочная" фантазия была бы ещё более необузданной.

Николай Александрович вместо ответа медленно-медленно полез в правый карман галифе, где лежал браунинг, но Александра Федоровна, то ли увидев, то ли предугадав его намерение, заговорила быстро и горячо, считая, что есть другой выход из создавшегося положения:

- Николай, я поняла, что этот господин согласен отпустить нас на свободу в том случае, если мы отдадим ему наши драгоценности? Да?

- Истинная правда, мадам, - совершенно развязным тоном и продолжая улыбаться все так же отвратительно, сказал Иванов, развалившийся на кровати под амурами.

- Ну что же, мы с девочками готовы. Я даже очень рада, что удалось найти такое... удобное для всех решение. Мы даже не будем вас стесняться, сударь, ведь... - и бывшая императрица позволила себе страшную дерзость, забывая, что может этим погубить себя, - я ведь читала, что древние царицы да и просто знатные женщины не стеснялись ходить нагими в присутствии своих рабов. Рабы - не мужчины. Где же нож?

Еще в Тобольске, когда предвиделся переезд в другое место, Александра Федоровна зашила взятые из Петербурга бриллианты в свой корсет и в корсеты дочерей, и теперь нужно было вначале снять платье или хотя бы спустить его лиф вниз, а уж потом надрезать верхний слой корсетной ткани. Подавая пример дочерям, Александра Федоровна сняла с себя платье и, быстро орудуя острым ножом, надрезала материю, нарочно пришитую ею к корсету, чтобы уместить между двумя слоями ткани драгоценные камни. Она вынимала их по два, по три, по одному - как удавалось, - и скоро столик спальни словно искрился всполохами синего, фиолетового, желтого цветов.

- Ко-ко-ко, - кудахтал таявший от удовольствия Иванов, лежавший на кровати с руками под головой. - Самая старая курочка снесла чудесные яички. Посмотрим, что принесут молоденькие курочки. Ну кто там следующий? Оленька самая старшая или Танюшка? Я уж и позабыл...

А в спальню врывались нестройные звуки песни. Теперь уже "гвардейцы" и не пытались петь стройно - их души наслаждались именно тем, что они пели как им хотелось. Николай же, стиснув пальцы, стоял отвернувшись, чтобы не быть свидетелем позора жены, позора дочерей и своего собственного позора. Теперь уже поздно было стрелять, грозить, умолять - он был унижен и растоптан ещё более жестоко, чем тогда, когда его стегали нагайками казаки.

- И это все? - спросил неудовлетворенно Иванов, поднимаясь с постели, когда пунцовая, как рябина, Анастасия надела на себя платье, выложив на стол все бриллианты.

- Да, все, - твердо сказала Александра Федоровна. - Это наши фамильные сокровища. Теперь мы можем быть свободны?

- Нет, подождите, сударыня, подождите, - подошел к столу Иванов, точно вид бриллиантов притянул его к себе, как луна притягивает сомнамбулу. Дайте я все это спрячу поскорее. - И, достав из-за пазухи холщовый мешочек, Иванов дрожащими от волнения руками принялся собирать в него камни, успевая рассмотреть каждый и даже полюбоваться его блеском. - Чудо, чудо, вот уж понасладились красотой кесари наши российские! Теперича не то! Теперь пусть осколочки ваши понаслаждаются этой красотищей неописуемой! Так и буду на ночь доставать да из ручки в ручку пересыпать, а камушки-то блестеть, играть будут, будто над вами, бывшими царями, насмехаясь: "Были, дескать, на государевых персях, а теперь в мешочке холщовом..."