Максим Зарезин - Еретики и заговорщики. 1470–1505 гг.

Важнейший элемент исихастского «умного делания» — «низведение ума в сердце». Суть и содержание исихии составляет таинственная и сверхрациональная работа переустройства души в состояние открытости, приуготовленности для благодати… В формировании новых структур и механизмов центральное место занимает особый процесс концентрации, сосредоточения или центрирования сознания, издавна получивший название «сведение ума в сердце». Человек должен своей и волею и усилием собрать всего себя в «сердце» — или точней, пожалуй, он должен создать в себе «сердце».

Православные мистики опирались на Священное Писание, которое свидетельствует не только о способности сердца воспринимать воздействия Духа Божьего, но и «представляет его тем органом, который совершенствует и исправляет Бог, как центр нашей духовной жизни и Богопознания». Знаток иудейского Закона ап. Павел полагал, что сердце является центром внутренней жизни человека — наиболее близким ветхозаветным аналогом современного понятия «личности». Сосредоточить ум в сердце — значило установить внимание в сердце и «умно» зреть пред собою невидимого Бога.

Весьма подробно описывает свой медиативный метод Симеон Новый Богослов, характеризуя его как «вещь странную и неудобосказуемую»: «Истинное и неложное внимание и молитва состоит в том, чтобы ум хранил сердце в молитве». Симеон: «Затвори дверь ума и вознеси ум твой от всего суетного, то есть временного. Затем, упершись брадой своей в грудь, устремляя умственное око со всем умом в середину чрева, то есть пуп, удержи тогда и стремление носового дыхания, чтобы не дышать часто, и внутри исследуй мысленно утробу, дабы обрести место сердца, где пребывают обычно все душевные силы. И сначала ты найдешь мрак и непроницаемую толщу, но постоянно подвизаясь в деле сем нощно и денно, ты обретешь — о чудо! — непрестанную радость».

Преподобный Григорий Синаит писал, что только молитва может ум удержать при себе, не давать ему рассеиваться и помрачаться, поскольку «ум… водится как пленник»: «Когда в силу такого молитвенного труда водворится в сердце действо молитвы, тогда она станет удерживать при себе ум». Нил Сорский свидетельствовал об этом явлении следующими словами: «О молитве… прилежно попечение имети, всех помысл ошаася в ней, аще мощно; не точию злых, но и мнимых благых и искати в сердци Господа, еже есть умом блюсти сердце в молитве и внутрь сего всегда обращатися…»

Целью жития русских подвижников, основывавших пустынножительные монастыри, становится «безмолвие», «умное делание». Но достичь искомого состояния было невозможно без «пустынной нищеты», полного отрешения от мирских забот. В обители Сергия строго придерживались правил апостола Павла не жить на чужой счет и не быть никому в тягость. Преподобный Сергий строго запрещал братии выходить из монастыря для собирания по селам и деревням подаяния от мирян; каждый инок должен был доставать сам для себя пропитание трудами рук своих, а в случае недостатка — просить и с терпением ожидать милости от Бога. Потому в обители Сергиевой установилось такое нестяжание, что и самые книги писались на бересте.

Однако столетие спустя после основания монастыря нравы там переменились совершенно, в чем учитель Нила Паисий Ярославов убедился на собственном опыте, когда по настоятельной просьбе Ивана III согласился стать троицким игуменом. Как отмечает летописец: «Принуде бо его дотоле князь великий у Троицы, в Сергееве монастыре, игуменством быти, И не може чернецов превратить на божии путь, на молитву и на постъ и на въздръжание, и хотеша его убити, бяхо бо тамо бояре и князи постригшиеся не хотяху повинутися, и остави игуменство».

Увы, но подобную метаморфозу претерпели многие обители, основанные в ходе Великого монашеского строительства. Рост монастырской братии, среди которых оказывались люди самых разных устремлений, обрастание движимым и недвижимым имуществом, беспрестанно умножающиеся хозяйственные заботы приводили к тому, что о практике «умного делания» приходилось забыть, все силы уходили на поддержание элементарной дисциплины и внешнего благообразия.

На это противоречие Нил Сорский указывал в своем «Уставе», где, в частности, он цитирует слова Василия Великого: «Начало чистоты души — безмолвие». «И Иоанн Лествичник сказал: “Дело безмолвия — непопечение и о благословенных, и о бессмысленных вещах и молитва без лености, a третье — неокрадываемое делание сердца”, — продолжает преподобный Нил. — Благословенными вещами он называет не те, что ныне у нас обычны, — заботы о стяжании сел и о содержании многих имений и прочие с миром сплетения. Ибо таковые суть бессмысленны».

Трагическое несоответствие между целями, которые ставили основатели обителей, и их современным состоянием наблюдал Нил на примере Белозерского монастыря. Преподобный Кирилл был искренним радетелем нестяжательности. В его Житии есть рассказ о том, как игумен отказался от села, которое собирались подарить монастырю. Однако нестяжательство Кирилла определялось не отказом от владения селами, но отсутствием «пристрастия» к ним. Документально установлено, что Кирилл и покупал села и получал их в дар. К последней четверти XV века монастырская вотчина представляла собой значительную территорию, в состав которой входила 51 деревня.

Эта парадоксальная ситуация воспринималось как некое неизбежное зло, печальные последствия которого Кирилл рассчитывал минимизировать следующим образом: «Аще села въсощемъ владети и дръжати, болми будет в нас попечение, могущее братиамъ безмлъвие пресецати, и от нас будут поселкиа и урядникы».

Еще во времена Сергия Радонежского митрополит Киприан советовал игумену Высоцкого монастыря — лучше бы у чернецов сел вообще не было, но если они есть, то лучше доверить их управление доверенному лицу из мирян. Вот и в Кирилловом селами распоряжался «светский» управляющий. Но этот и подобные ему компромиссы между стремлением к нестяжательности и имущественными претензиями монастырей не способствовали благотворному влиянию на состояние умов иноков. Вернувшийся в Белозерский монастырь Нил обнаружил, что монастырь живет не по заветам преподобного Кирилла.