Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха

Парни в этот момент уже, наверно, дежурили на голешовицком повороте, но никто из нас этого еще не знал. А время уже приближалось к назначенной минуте.

Итак, по мере приближения дня операции я все больше сомневался в целесообразности того, что мы готовили. То есть вообще в целесообразности проведения покушения именно в тот момент.

Первоначально оно намечалось на 28 октября 1941 г, но было отложено, так как один из парашютистов, который должен был осуществить покушение вместе с Габчиком, накануне вылета получил травму. Как я узнал позже, лондонское правительство приказало тогда политическому руководству в Праге приурочить к покушению восстание в стране.

И это осенью 1941 года, когда обстановка для восстания была абсолютно неблагоприятной!

В январе 1942 года, когда я впервые встретился с Кубишем, узнал от него, что он вместе с другим парашютистом прибыл с заданием убить Гейдриха. Другого — Габчика — мы тоже вскоре увидели. Произошло это на Черной улице недалеко от Карловой площади. В одном конце улицы нас страховал Зеленка-Гайский с Кубишем, на другом — Габчик с Пехманом. Пехман был заместитель Зеленки, известный в подполье под именем Ржегорж. Пехман держал под мышкой футляр от скрипки, в нем были гранаты.

Кубиш тогда же сообщил, что есть и другие парашютисты и что их командир Йозка хочет меня видеть. Первая встреча состоялась на квартире капитана Прохазки во Вршовицах примерно в середине февраля 1942 года.

Мы несколько раз встречались с Йозкой-Бартошем в Праге. Вальчик и его группа серьезно готовились к выполнению приказа о покушении. Мы снова и снова обсуждали операцию, которая казалась нам слишком рискованной.

Мы понимали, что нацисты будут мстить за это всему чешскому народу. Но что поделаешь — приказ есть приказ, а военные приказы обсуждению не подлежат. Впрочем, обсуждать его парашютисты могли, но не имели права не выполнить. Я чувствовал свою ответственность за их дела — ведь я руководил организацией, которая помогала им, предоставляла им убежище. Что, если нацисты в ответ развяжут страшный террор? Что потом? Представляют ли в Лондоне здешнюю обстановку?

Во второй половине апреля я через Вальчика вызвал Бартоша в Прагу. Хотел посоветоваться с ним, разъяснить ему обстановку и свою точку зрения на операцию, надеясь, что он меня поймет.

Мы снова встретились у Прохазки, кажется, 26 апреля. Опалка как раз вернулся из Пльзени в Прагу, и Бартош мог встретиться также и с ним.

С Бартошем пришел и Габчик. Разговор был трудный. Я изложил им свое мнение о предстоящей операции, сказал, что, по-моему, момент для ее осуществления еще не наступил.

— Понимаете ли вы, что последует за покушением? Начнутся аресты, пытки, расстрелы…

Бартош сперва молчал, но после некоторого размышления согласился со мной. Габчик же просто взорвался.

— Покушение необходимо, и я выполню приказ, — заявил он.

Тут Бартош впервые при мне строго одернул Габчика, после чего тот отошел в сторону. Мы с Бартошем договорились составить рапорт для Лондона, в котором изложим нашу точку зрения на покушение. Сразу же обсудили текст радиограммы, Бартош обещал послать мне копию окончательного текста. Она была следующего содержания:

«По просьбе Индры, получившего от вас полномочия и установившего контакт с одним из наших связных, посылаем в ночь с 30 апреля на 1 мая эту радиограмму, с содержанием которой полностью согласны. Считаем, что подготавливаемое Отой и Зденеком покушение, как мы понимаем, на Г. ничего не даст союзникам, а для нашего народа будет иметь трагические последствия. Под угрозой оказались бы не только заложники и политические заключенные, но и жизни тысяч других людей. Покушение будет иметь страшные последствия для всего народа, уничтожит последние остатки организации. Тем самым станет невозможным выполнение здесь чего-либо полезного для союзников. Поэтому мы просим, чтобы вы через «Сильвер А» дали указание отменить покушение. Промедление опасно, ждем указаний. Если покушение все же необходимо по соображениям международной политики, то следовало бы избрать другой объект».

Бартош намекал на министра марионеточного правительства протектората Эмануэля Моравца.

Радиограмма ушла в начале мая, числа четвертого, в Лондон. Я вздохнул свободнее, верил, что там прислушаются к нашим доводам.

После встречи с Бартошем я еще раз все обдумал и рассудил, что хорошо бы, если бы нашу радиограмму поддержало и ЦРВС, то есть Центральное руководство внутреннего Сопротивления. Это было бы убедительнее… Я отыскал одного из его руководителей, Арношта Гайдриха, и постарался обрисовать ему обстановку.

Он согласился со мной и попросил текст нашей радиограммы. На ее основе он составил свою, мало чем отличавшуюся от нашей, разве что в каких-то незначительных деталях, так что до сегодняшнего дня многие историки полагают, будто имеют дело с одной и той же радиограммой!

Например, в первой радиограмме мы с Бартошем называли парашютистов Отой и Зденеком, а в радиограмме ЦРВС они фигурировали под кличками Стрнад и Выскочил.

Радиограмма ЦРВС была передана «Либушей», кажется, 12 мая 1942 г. В депеше ЦРВС, в частности, говорилось: «Если же по зарубежным мотивам необходима какая-нибудь акция, то пусть она будет направлена против кого-то из квислингов, в первую очередь против Э. М.».

Радиограммы Бартоша в Лондоне поступали к полковнику Моравцу, шефу чехословацкой разведывательной службы. Вполне вероятно, что он не передаст эти радиограммы дальше, сочтет более удобным промолчать о них. Я размышлял, как устроить, чтобы эти радиограммы как-нибудь просто «не исчезли». И мы сделали следующее: отправили по дипломатическим каналам через Швецию письмо Бенешу, написанное симпатическими чернилами.

Теперь мы были почти уверены, что Лондон узнает о наших сомнениях и о том, что отряды внутреннего Сопротивления не согласны с проведением покушения. Не согласны не из страха, а потому, что считают эту акцию необдуманной и опрометчивой. Для всенародного восстания время еще не наступило.

Мы с нетерпением ждали ответа.

Вспоминая об этом сейчас, я понимаю, что мы исходили из самых добрых побуждений, но забывали об одном: Лондон ставил на карту слишком много, чтобы принимать во внимание просьбу деятелей Сопротивления внутри страны.

У меня не было прямой связи с Лондоном, я ничего не мог требовать. Лишь после покушения, в конце мая, у меня появился собственный код и шифр. Мне дали радиста Дражила. Увы, уже после покушения, когда было поздно. Потом меня арестовали.

А в тот критический момент нам оставалось только ждать и ждать…