Александр Шубин - Социализм. «Золотой век» теории

Со временем Бакунин заостряет свои выводы, считая полутона не столь актуальными в условиях революционного подъема. В этом отношении он не сближается с ткачевизмом (бланкизмом) и даже лавризмом, а удаляется от них в условиях жесткого конфликта с марксистской фракцией Интернационала (представление которой о государстве ближе позиции Ткачева, чем Бакунина).

Позиция Ткачева отличается от мнения Бакунина принципиально, а от мнения Лаврова – существенно. Ткачев называет себя государственником или якобинцем.Он считает, что «у народников и государственников цель одна и та же – социальный переворот» [916]. Здесь характерно не указание на сходство (ведь это сходство всех социалистов), а то, что Ткачев встает на сторону государственников в их отношениях с народниками. Ткачев отождествляет народников с анархистами, но он не согласен с ними. Он убеждает их встать на сторону государственников: «для народников, для анархистов скорейшее осуществление революционного государства может быть только выгодно» [917]… Из этого никак не следует, что Ткачев – анархист. Напротив, он здесь призывает народников-анархистов отказаться от своей программы, уверяя, что лучше знает путь к свободе, чем его оппоненты. Таким же образом агитировал своих партнеров-анархистов Ленин, пока не подготовил почву для их разгрома.

Ткачев исходит из того, что «революционное меньшинство уничтожит непосредственных врагов революции и устранит первоначальные препятствия, мешающие практическому осуществлению социально-революционных идеалов» [918]. Ставка на революционное меньшинство как движущую силу уже начавшейся революции, уничтожающую врагов, отличает позицию Ткачева и от взглядов Бакунина и даже Лаврова, у которых революционеры – советники и помощники восставших масс. Лавров видел в революционной интеллигенции силу, которая может подготовить субъективные предпосылки революции, Бакунин допускал тайное влияние подпольной организации на ход восстания, но никто из них не соглашался с Ткачевым в том, что революционное меньшинство может совершить революцию само по себе, без решающей роли народного восстания.

Против взглядов Бакунина Ткачев написал работу «Анархия мысли», употребляя слово «анархия» в значении «беспорядок», а не «свобода». Ткачев прямо обличал "анархию" и противопоставлял ей государство, в котором видел "единственную силу, которая может своею мощною рукою изменить нынешнее невыгодное положение труда и обуздать своекорыстие капитала" [919]. Хорошо «сходство» со взглядом Бакунина на этот вопрос! Даже Лавров выступил против такого ярко выраженного этатизма Ткачева.

Ткачев ставит условием отмирания государства достижение социального равенства: «самая существенная, самая характерная черта будущего общества и должна выражаться не словом анархия, а словом – равенство… Где братство, там и равенство, где равенство – там и безвластие, там и свобода» [920]. Свобода автоматически вытекает из нового социального устройства, специально заботиться о ней не имеет смысла. В этом взгляды Ткачева ближе к марксизму, чем к бакунизму.

Таким образом, вывод В.П. Сапона о «либертарно-социалистической доминанте» у Ткачева [921]не обоснован. У Ткачева присутствует ярко-выраженная этатистская доминанта. В.П. Сапон отдает Ткачеву пальму первенства реализма среди теоретиков народничества, не приводя, впрочем, доказательств своего вывода [922]. Причина очевидна – взгляды Ткачева ближе всего к марксистско-ленинской модели революции. Он считает, что революционеры не выпустят власть из своих рук, пока не уничтожат своих врагов [923]. Если Лавров и Бакунин понимают опасность такого сценария, то для Ткачева такое развитие событий желательно.

В одном можно согласиться с Плехановым: взгляды Ткачева гораздо проще, чем идейное наследие Бакунина и Лаврова. И в этом была их сила. По мере роста рядов народнического движения, обострения борьбы с самодержавием, усиления ее драматизма идеологическое самообразование отошло на второй план среди других задач революционеров. В драке «идеологический кистень» бланкизма оказался куда сподручней бакунинского «багажа». Практика толкала народников к политизации (это подтверждает и эволюция взглядов Лаврова). В итоге спектр народничества в 70-е гг. сдвигался от участка «Бакунин – Лавров» к участку «Лавров (тоже усиливший государственный элемент своей теории) – Ткачев». Но в силу схематизма своих взглядов Ткачев так и не стал идеологом того крыла народничества, которое отошло от анархизма.

Народничество осталось исключительно российским феноменом. В 1878-1879 гг. оно сорвалось в террористическую борьбу с режимом (во всяком случае в своей наиболее дееспособной части, объединившейся в партию «Народная воля»). Первые террористические акты, этическая мотивировка которых была понятна общественности, вызвали поддержку со стороны широкой разночинной демократии. Выстрел В. Засулич был встречен общественностью с одобрением, вердикт присяжных о ее невиновности стал явным признаком революционной ситуации и краха старой легитимности. Массовая манифестация, встречавшая Засулич у дверей суда, сделала невозможным ее повторный арест. Это создавало уникальные возможности для наращивания гражданского движения. Но успехи первых терактов сыграли злую шутку с радикалами – они почувствовали свою силу в авторитарном обществе, где заговор был привычнее массовой борьбы. Вместо продолжения кампании по радикализации городских средних слоев, которая дала такие успехи в 1878 г., революционеры сделали ставку на терроризм. В 1879 г. произошел раскол «Земли и воли» на террористическую «Народную волю» и «Черный передел»,сохранивший верность пропагандистской линии.

И хотя терроризм не стал единственным средством борьбы «Народной воли», и в охоту на чиновников был вовлечен ничтожный процент членов организации, но именно несколько террактов, проведенных народовольцами, определил и их место в истории, и судьбу партии. Характерно, что анархистская «Земля и воля», для которой террористические действия были вспомогательными, уничтожила 9 чиновников и провокаторов, а «Народная воля» – 6 и (по ошибке, по ее признанию) 11 солдат. Но среди «целей» «Народной» воли был царь... Охота на царя заставила народовольцев отложить подготовку вооруженного восстания против самодержавия.

Борьба с политическим фигурами переносила центр тяжести революционной программы в область государственной политики. Сохранив обычные для народничества социальные требования, народовольцы выдвинули идею Учредительного собрания для создания федеративной республики. Она вдохновляла революционеров вплоть до 1918 г. Газета «Народная воля» предполагала в 1879 г., что социалисты-революционеры могут получить в Учредительном собрании большинство, так как выражают интересы крестьян. Г. Плеханов позднее назвал эту надежду «фантастическим элементом» [924]. Ему еще предстоит дожить до реального голосования в Учредительное собрание, на котором эсеры действительно станут самой большой фракцией, а сторонники социалистической революции из разных партий получат безусловное большинство. Революция радикализует настроения избирателей, и надежды лидеров «Народной воли» в этом отношении были не так уж фантастичны.