Валерий Демин - Уральская Гиперборея

В приведенном фрагменте существенным представляется и поминание Индейского царства. С чего бы это вдруг? В былинах или сказках подобное географическое понятие встречается крайне редко. И всё же кое-где проскальзывает. Случайно это или не случайно? «Специалисты» по фольклору в один голос скажут: случайно! А я возражу им не менее твердо: нет, не случайно. В былине о Вольге в десятижды трансформированном и приспособленном к русским реалиям виде содержатся смутные воспоминания о стародавней гиперборейской эпохе, когда племена индоариев при своем продвижении с Севера на Юг соприкасались с другими индоевропейскими протоэтносами (в данном случае — со славянскими и проторусским).

В русских былинах нетрудно уловить и другую архаичную реминисценцию. В русском героическом эпосе всегда подчеркивается решающее значение матери богатыря. Об отце же либо не говорится ничего, либо говорится вскользь и очень скупо, либо предлагается совершенно уж непонятная для современного читателя версия, вроде вышеприведенного зачатия Вольги от змея. На сей удивительный факт ученые-мифографы обратили внимание еще в XIX веке, справедливо усмотрев в нем несомненный отголосок матриархальных времен {65} 65 См., напр.: Буслаев Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии // Русский вестник. 1872. № 10; 1873. № 1, 4. . И следовательно — добавлю от себя — происхождение таких былин следует отнести к весьма отдаленной исторической эпохе. (Точно так же совершенно, на первый взгляд, невинные и в чем-то наивные сказки о Белоснежке и семи гномах или о Мертвой царевне и семи богатырях содержат намек на бытовавший в старину групповой брак. Появление же в этих сказках прекрасного принца (царевича, королевича) символизирует переход от группового к моногамному браку.)

Имеется еще одно поразительное соответствие, установленное еще в конце XIX века одним из основоположников фольклорной гипотезы самозарождения сюжетов М. Лангом и подхваченное ее последователями в России. В своей книге, посвященной религиозным мифам и культам, Ланг выявил явное сходство сюжетной линии былины о Вольге, касающейся чудесного рождения главного героя, и древнемексиканскими (ацтекскими) сказаниями о боге войны Уицилопочтли {66} 66 См.: Коробко Н. И. Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче // Известия отделения русского языка и словесности (ИОРЯС). 1908. Т. XIII. Кн. 1. С. 292–328. . Согласно сохранившимся, записанным и неоднократно опубликованным легендам, мать будущего бога — Коатликуэ (подробнее о ней ниже, в другой главе) — забеременела от «оперенного волана (мячика)». За сей грех ее ранее рожденные четыре сына и дочь решили убить мать жесточайшим образом (ничего себе нравы царили в ацтекском обществе!). Но находившийся во чреве Уицилопочтли предотвратил убийство матери, родился чудесным образом в полном вооружении к моменту появления убийц и сам расправился с ними. {67} 67 См.: Легенды и сказки индейцев Латинской Америки. М.-Л., 1962. С. 274–277.

Безусловно, приведенные подробности ацтекского мифа имеют мало общего с известным содержанием былины о Вольге, но эпизод чудесного зачатия и рождения говорит сам за себя и определенным образом свидетельствует об общем источнике сюжетов подобного рода. Не менее показательно в указанном плане и сказание о боге-просветителе Виракоче , но уже другого индейского народа — кечуа, проживающего в Андском нагорье Южной Америки. В данном конкретном случае речь идет не о его собственном рождении, а о соблазнении прекрасных девушек. Виракоча ронял каплю своего семени на землю, обращал ее в аппетитный плод, избранница съедала его и через девять месяцев рожала ребенка. {68} 68 См.: Там же. С. 200–206.

Но точно такая же схема зачатия обнаруживается и в мифологиях народов Евразии. От бруснички беременеет девушка Марьятта в «Калевале», и брусничка та при ближайшем рассмотрении и дедуктивной реконструкции оказывается каплей спермы, пролитой Вяйнямёйненом. Похожим образом рождается и центральный персонаж осетинского нартовского эпоса Сослан-Созырыко , имевший — в точном соответствии с его происхождением — прозвище Камнерожденный. Когда один из нартовских пастухов увидел обнаженную белотелую Сатбну, — самую прекрасную и знаменитую из нартовских женщин, купающуюся в горной реке, — он не смог пересилить вожделения и пролил семя на прибрежный камень (в южноосетинских вариантах — на скалу), из которого через девять месяцев и родился могучий Сослан.

Пойдем дальше. Уже в вышеприведенном фрагменте былины о Вольге проступает одна из главных особенностей былинного Вольги — его оборотничество. Вольга — богатырь, способный менять облик, превращаясь то в рыбу, то в птицу, то в зверя. Он и дружинников своих может оборотить в муравьев и вместе с ними незаметно проникнуть во вражескую крепость. Однако если взглянуть на превращения (воистину — индоарийских!) аватар Вольги сквозь призму буддийских принципов, то в этих чудесных метаморфозах вполне прочитываются всем хорошо знакомые перерождения души, облеченные в тотемную оболочку. Отсюда, между прочим, следует, что фундаментальные буддийские основоположения коренятся в более древнем — индоевропейском и доиндоевропейском мировоззрении. Обращение к буддийским первоисточникам вполне подтверждает эту мысль.

Буддийская философия восприняла многие аспекты предшествующих древнеарийских представлений о нагах. Считается, что сам царевич Шакьямуни в своих прошлых перерождениях, до того как стать Буддой, несколько раз становился нагом. Теснейшим образом с нагами связана проповедническая деятельность другого буддийского апостола, основателя махаяны и «второго Будды» — Нагарджуны, чья жизнь относится не ранее чем ко II веку и не позже чем к IV веку новой эры (точных данных не сохранилось). Согласно буддийской традиции, Нагарджуна сначала жил в Индии, затем ушел в Гималаи. Он не только воспринял свою божественную мудрость от нагов, но и получил от них один из главных священных текстов буддийского канона — Алмазную сутру («Праджняпарамиту»), которую дал на хранение нагам сам Будда.

«Змеиная подноготная» явственно прослеживается и у Нагарджуны. В соответствии с иконописной традицией он изображается с нимбом, состоящим из змей. Да и само имя буддийского пророка — Нагарджуна — означает «Змея-Дерево». Расшифровка этимологии данного понятия породила обширную научную литературу {69} 69 См.: Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990. . Однако нас в первую очередь интересуют параллели и совпадения с бажовской мифологией. А она несомненна, о чем свидетельствует даже каноническая агиография (житие) основателя махаяны. Так, в древнетибетском трактате «Жизнь Нагарджуны» рассказывается, как во время проповеди буддийского мудреца два мальчика, слушавшие его, вдруг исчезли под землей. «Они были нагами, — говорится в тибетском первоисточнике, — и обо всем поведали своему царю, а тот пригласил учителя. Последний принял приглашение и стал проповедовать там» {70} 70 Будон. Жизнь Нагарджуны. Приложение в кн.: Андросов В. П. Нагарджуна и его учение. М., 1990. С. 229. . Наги умоляли его остаться под землей, но пророк предпочел вернуться на землю. Именно с той поры он и получил прозвание — Нагарджуна.