Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

Из иностранных контрразведок нашей Гражданской войны особенно любят обвинять в жестокостях польскую, поскольку в 1920 году Польша действительно серьезно воевала с Советской Россией, в отличие от этих часто формальных интервентов, недолго постоявших своими гарнизонами по окраинам России, не оказавших заметной помощи белой армии и вскоре уплывших домой за моря. Советско-польский фронт, катившийся в 1920 году сначала польской волной к Киеву, затем советским контрударом через Буг под стены самой Варшавы, а после известного «Чуда на Висле» в августе опять загнавший разгромленную Красную армию за Буг, действительно отличался жестокими боями, как следствие того и жестокое отношение к пленным с обеих сторон. Польская контрразведка режима Пилсудского (Дефензива) действительно не церемонилась с пленными красноармейцами, особенно комиссарами или чекистами, и после окружения армии Тухачевского в битве под Варшавой польский плен для многих бойцов РККА оказался ужасен, и не все из него возвратились домой живыми.

Но когда об этом много и подробно пишут, то часто забывают сопоставить масштаб жестокости молодых польских спецслужб и их столь же молодой ровесницы ВЧК. В 20 – 30-х годах в СССР вышло достаточно книг о советско-польских боевых действиях 1920 года, где напирали на жестокости поляков по отношению к пленным красноармейцам и к подпольщикам на занятых Польшей украинских и белорусских землях. Например, красными военачальниками Н. Какуриным и В. Мельниковым, перешедшими на службу в Красную армию царскими офицерами и позднее ликвидированными Сталиным в годы Большого террора, написан к 1930 году объемный и обобщающий труд «Война с белополяками». Это очень интересное чтение, сейчас эта книга переиздана, и в ней, в частности, при обилии фамилий военачальников РККА на многих страницах действуют анонимные «Председатель РВС» и «Главком» – дабы лишний раз не поминать уже фамилии Троцкого и Каменева. И в книге постоянные ссылки на жестокость польских контрразведчиков и коварство их разведчиков противопоставлены упоминаниям о гуманном отношении к пленным полякам в плену у Красной армии. Приведен даже приказ РВС о том, что в связи с «клеветой польской буржуазной печати» о жестокостях красных против пленных поляков нужно обуздывать свою революционную страсть и относиться к пленным гуманнее, особенно в отношении простых солдат из польских рабочих и крестьян, – даже призыв к гуманизму по-советски был обрамлен в классово-сословные рамки. Хотя сам этот приказ появился именно из-за большого количества таких «эксцессов», ставших известных полякам, о которых они и «клеветали» в своих газетах. Как целый уланский полк поляков, который в окружении Красной армии трижды складывал оружие после обещания всем сохранить жизнь и трижды вновь хватал оружие, когда их красные вероломно начинали без разбора на «офицеров» и «трудящихся» рубить шашками.

Хотя спрятать здесь что-то трудно, раз даже в изданной в довоенном Советском Союзе «Конармии» Исаака Бабеля о таких «эксцессах» при наступлении армии Буденного на Польшу упоминается, что уж говорить об официальных документах польской стороны о зверствах ЧК в польском походе. Чего стоит один указ ленинского правительства, что все попавшие в плен к красным польские офицеры объявляются заложниками за польских коммунистов с угрозой их расстрела – это было еще за два десятка лет до известной бойни пленных поляков в Катынском лесу. Это тоже все сейчас опубликовано, и при сопоставлении виден масштаб обоюдной жестокости – обе стороны здесь не стеснялись в методах и не церемонились с пленными.

Но советско-польский фронт хотя и является частью нашей Гражданской войны 1917–1922 годов, он все же больше война ленинской Советской России с иностранным государством Пилсудского. Встраивать «польский» террор в общий «белый» террор тоже неправильно. Как и рассказы о каких-то неслыханных жестокостях контрразведки японцев на Дальнем Востоке не слишком вызывают доверие, особых подтверждений им в истории нет. Зато все советские люди на протяжении многих лет знали, что злые «японские микады» повинны в смерти юного комсомольца Бонивура, выдали семеновским казакам на казнь в топке паровоза большевика Лазо, и эти советские люди читали со школьной скамьи стихи советского поэта Уткина: «Мальчишку шлепнули в Иркутске, ему семнадцать лет всего», тоже о зверствах японских «микад» на востоке страны. В реальности пребывавший в восточных окраинах России японский экспедиционный корпус и его контрразведка были ограниченно включены белыми в антипартизанские и антиподпольные акции, при этом армия Японии с регулярной Красной армией тогда вообще не воевала, а японские жандармы из знаменитой контрразведки Кемпей-Тай впрямую с советской ЧК тоже не сталкивались. Белым же действительно есть за что японцев поблагодарить, после 1919 года они одни из Антанты не вывели свои войска из пределов бывшей Российской империи, пытаясь чем-то помогать белым в Приморье и Забайкалье. Внешне далекие от русских, совсем еще недавно враги на Русско-японской войне, японцы почему-то оказались дружественнее и честнее всех европейцев по отношению к этой белой России, своими войсками в 1920–1921 годах прикрыв колчаковцев и семеновцев от окончательного разгрома, позволив им своей помощью сопротивляться красным до конца 1922 года.

Но при этом напрямую ни армия Японии с РККА не воевала, ни японская разведка с ВЧК и Разведупром. Японского разведчика Куроки, заседавшего главным советником при штабе атамана Семенова, считают ответственным за зверства в семеновской контрразведке полковника Сипайло тоже без особых доказательств. Да и режим Семенова в Забайкалье не все считают подчиненным верховной администрации Колчака, не для всех историков Семенов вообще проходит как белый. Самозваный атаман Забайкальского казачьего войска Григорий Семенов, как и наследовавший в Забайкалье затем его дело барон-атаман Унгерн фон Штернберг, то признавал верховную для всех белых власть Колчака в Омске, то вновь отвергал, становясь то белым, то полубандитом типа украинских «батек-атаманов». Его отдел контрразведки во главе с Сипайло действительно с арестованными не церемонился, имея свои «поезда смерти» и свой застенок в Чите. Но вряд ли это больше того, что творили в ЧК, и сам пик репрессий этой семеновской охранки пришелся на 1919 год, когда в результате организованного ЧК покушения со взрывом бомбы в Читинском театре атаман Семенов получил тяжелое ранение. И нет никаких фактов, подтверждающих, что к жестокостям семеновскую контрразведку стимулировали японские советники.

Так что по гамбургскому счету деятельность ЧК нельзя сравнивать ни с кем, кроме претендовавших на тот же статус постоянных спецслужб контрразведок белых армий, признававших до 1920 года верховного правителя России Александра Колчака в Сибири. После же 1920 года, со смертью Колчака и уходом за море армии Врангеля, конкурентов у ЧК в России на поле спецслужб не осталось.