Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

В одной из самых богатых фактическим материалом книг с идеей равной ответственности красных и белых «Красный и белый террор в России» профессора Казанского университета А.Л. Литвина вся теория сопоставлений жестокостей всех сторон этой войны начинается с известного письма писателя Короленко наркому Луначарскому о том, как он видел в отбитом деникинцами городе обезображенные трупы жертв «красного террора», но тут же белые расстреляли своих пленных, которые вскоре в могилах превратятся в такие же ужасные тела. И далее у Литвина речь в основном идет об обоюдной жестокости боевых частей на фронте и при зачистке своего тыла. Как только речь заходит об участии в терроре специальных служб, и в этой книге сразу заметна очевидная разница между конвейером смерти и пыток в ЧК и отдельными, по крупицам собираемыми авторами таких книг, эпизодами жестокостей белой контрразведки.

Тот же писатель Короленко сам очень скоро осознал эту разницу, когда раз за разом ходил в своей Полтаве в местную ЧК в попытках спасти от расстрелов арестованных горожан. И он видел, какой конвейер смерти организовали полтавские чекисты во главе с начальником Полтавской губернской ЧК Барсуковым, – только за весну 1919 года ЧК в Полтаве расстреляны 2 тысячи человек. Короленко писал об этих ужасных фактах в Москву тому же Луначарскому и самому Ленину. И явно уже должен был к тому времени осознать разницу между длящимся методичным террором ЧК в Полтаве (а такое тогда происходило в любой российской губернии) с измеряемым тысячами числом жертв и тем десятком пленных красноармейцев, которых в горячке после боя расстреляли в Полтаве вошедшие в город белые войска.

И в той же книге Литвина приводятся строки из допроса иркутскими чекистами адмирала Колчака перед его расстрелом, где пленному верховному правителю России раз за разом твердят о пытках в его омской контрразведке и карательных акциях в сибирских селах его войск. А адмирал Колчак, прямодушно соглашаясь, что такие случаи были и вообще на войне такое случается, что «так обычно на войне и делается», твердо отстаивал свою правду – это отдельные случаи, а сам он с этими проявлениями озверения по мере сил боролся. Могли ли сказать такое в случае своего поражения в этой войне и ареста Ленин или Дзержинский? В этих протоколах допросов адмирала Колчака в Иркутской ЧК ведущий допрос заместитель председателя губернской ЧК Попов (сам незадолго до того чудом спасшийся в колчаковской контрразведке, там белые офицеры едва не утопили большевика Попова буквально в сортире) постоянно твердит пленному правителю Сибири: «Никаких военных судов у вас не было, два-три офицера сидели и решали расстрелять, у вас процветали пытки, я сам видел в Александровской тюрьме истерзанных вашими офицерами людей» – и все в том же духе. На большинство приводимых Поповым примеров Колчак категорически отвечает, что такие факты ему вообще не были известны. Но и не пытается увиливать, когда признает, что при подавлении восстаний и открытой борьбе с врагом его контрразведке приходилось применять жестокие методы, и опять тот же твердый рефрен Колчака: «На войне всегда так делается».

Колчак тогда уже знал, что он обречен не выйти живым из рук чекистов, что если его не расстреляют прямо в Иркутске, то повезут для такого же показательного приговора в Москву. И он признал честно неопровержимый факт: пытки в колчаковской контрразведке были. В результате вместе с ним и его заместителем Пепеляевым 7 февраля 1920 года на льду Ангары, о чем мало известно, был расстрелян и третий человек – китаец Чен Тинфань. Этот человек в контрразведке при Колчаке в Омске также расстреливал и пытал, да еще обучал тонкости восточных пыток русских офицеров – так что заплечных дел мастера из китайцев были не только в красной ЧК, их соотечественник и в рядах белых спецслужб чем-то похожим отметился.

Такие пугающие параллели есть в истории тайной борьбы спецслужб красных и белых в той войне. Если у большевиков в ЧК были интернационалисты от немцев до китайцев и даже здоровенный негр-чекист Джонсон в Одесской ЧК, то и у белых в контрразведке Колчака попадаются пошедшие туда австрийцы, немцы и чехи из бывших пленных (только венгров нет, все «красные мадьяры» у большевиков). Были там и английские советники из британской разведки, вот и китаец Чен Тинфань, и даже негр свой там тоже обнаружился. Он служил при штабе атамана Анненкова, и его здесь звали «наш арап», и сам Анненков посмеивался над ним, отчего тот все время «такой грязный», этот «арап» был при нем чем-то вроде телохранителя. По некоторым данным, он был из взятых в плен в Сибири среди красных «интернационалистов», свободно говорил на французском и английском языках, так что установить теперь гражданство загадочного «арапа» в белой контрразведке невозможно. Неизвестно и имя этого занесенного на нашу Гражданскую войну чернокожего человека, в отличие от негра-чекиста Джонсона, в нашей истории он остался безвестным «арапом».

Здесь, в истории с допросами Колчака красными, лежит ключ к пониманию этой разницы, в том числе и в позиции Колчака при допросах его в Иркутске, признававшего факт зверств, но подчеркивающего их стихийный характер. Белые контрразведки не ставили расстрелы на поток с идеологическим их обоснованием, конкретизируя вину отдельной личности, и не публиковали хвастливо списков расстрелянных заложников, как «Вестник красного террора» под редакцией чекиста Лациса. Чекистский же террор не был вынужденной мерой расправ с конкретным пойманным врагом, что отличало органы белой контрразведки. Он, как это признавали и сами чекисты дзержинского периода, сам становился главным средством подавления любого сопротивления советской власти, фактором тотального запугивания населения, он сознательно косил не индивидуумов, а целые группы или сословия в обществе. Кажется, разница здесь видна невооруженным глазом.

При этом идея обоюдной ответственности «красного» и «белого террора» за общую палитру зверств той войны и сейчас очень популярна в нашей истории, да и иностранные исследователи очень часто разделяют такую точку зрения, как, например, биограф адмирала Колчака английский историк Питер Флеминг:

«Сообщения о зверствах и поборах большевиков, часто подтвержденные свидетельствами беженцев, порочили советскую власть, однако во многих районах подчиненные верховного правителя творили еще более страшные злодеяния. Вряд ли стоит пытаться составлять полный список преступлений, совершенных обеими сторонами. По какой шкале ценностей уравнивать 670 человек, расстрелянных в Уфе казаками, с 348 зверски убитыми семеновцами близ Читы или с 50 тысячами жертв ВЧК, мужчин и женщин, за период Гражданской войны (такую цифру озвучил Чемберлен, основываясь на опубликованных советских источниках)? В общем, как говорится, все хороши… Сам Колчак в письмах жене писал, что многие из белых не лучше большевиков. Поскольку он считал большевиков дьяволами во плоти, резче выразиться он не смог бы». [7]