Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

Дзержинский поступил тогда принципиально, сам ушел во временную отставку на время расследования этого дела, чтобы не повлиять на результаты этой проверки, оставив вместо себя исполнять обязанности начальника ВЧК своего заместителя Петерса. И так же принципиально он сам отвечал на вопросы допрашивавших его в июле 1918 года собственных подчиненных в ЧК, чтобы отвести все подозрения в возможном содействии акции Блюмкина с Андреевым в германском посольстве. Сохранился протокол от 10 июля 1918 года этого уникального допроса не арестованного своими же бывшего главы НКВД, как это будет в конце 30-х годов, а добровольно оставившего на время разбирательства пост главы ВЧК.

В это же время у Дзержинского обострились проблемы со здоровьем, тревожили сердце и туберкулез, сказывались тюремные годы и большое напряжение бурных 1917 и 1918 годов. Осенью 1918 года Феликс Эдмундович, еще раз на время передав руководство ВЧК Петерсу, выезжал с разрешения Ленина на лечение за границу. Восстановительные процедуры он проходил в Швейцарии, где ранее уже бывал в годы своей политической эмиграции между арестами. Здесь он забрал со швейцарского курорта свою супругу Софью Сигизмундовну и маленького сына Яна, после чего через Германию вернулся в Советскую Россию. Сопровождал Дзержинского в этой поездке его сподвижник и высокопоставленный чекист Варлам Аваесов.

При этом свой швейцарско-германский вояж осенью 1918 года Феликс Эдмундович совершал инкогнито с паспортом на имя поляка Доманского. Интересно, что Дзержинский, а Швейцарию он посещал, формально оставаясь главой тайной службы Советской России, стал одним из немногих в истории органов ЧК – КГБ их руководителем, так свободно выезжавшим на Запад. Это раньше Толстой или Бенкендорф регулярно сопровождали царей в их вояжах по европейским столицам в составе посольских делегаций. После Дзержинского железный занавес и установка на секретность вокруг органов госбезопасности для многих поколений руководителей спецслужб сделают немыслимыми не только посещения швейцарских курортов, но даже деловые визиты за границу в составе советских делегаций.

Такая оригинальная поездка главы ЧК инкогнито за границу приводила к неожиданным встречам. В октябре 1918 года во время прогулки по швейцарскому Лугано Дзержинский столкнулся с английским разведчиком и дипломатом Локкартом, поправлявшим здесь же здоровье после ареста и высылки по приказу Дзержинского из Москвы в обмен на советского дипломата Литвинова. Такая шекспировская встреча главы ВЧК и его жертвы закончилась ничем, Локкарт не узнал Дзержинского, сбрившего для конспирации свою знаменитую бородку и одетого в цивильный костюм взамен легендарной шинели. На знаменитой фотографии октября 1918 года, где Дзержинский с женой и сыном запечатлен на набережной Лугано, его действительно очень трудно узнать. Без пресловутой бородки клинышком и легендарной шинели, с одними усами, обритый налысо, в стильном пальто при галстуке и шляпе Железный Феликс похож на обычного германского банкира, у него даже лицо сытое и довольное и нет в глазах привычно фанатичного прищура.

А затем наш герой осенью 1918 года после поездки в Европу опять вернулся к суровым советским будням и своей службе во главе ВЧК. К исполнению своих прямых обязанностей в должности главы ВЧК Дзержинский вернулся еще с конца августа 1918 года, и тут романтическому этапу пришел конец. Дзержинский уже в Петрограде лично расследовал дело об убийстве начальника местной ЧК Урицкого, а затем было известное постановление Совнаркома о «красном терроре». И в последующие годы сам Дзержинский стал другим: подписывая сотни постановлений о расстрелах, никто бы не сумел удержаться на хрупком и почти иллюзорном канате между необходимостью запланированных Советами репрессий для упрочения власти и видимостью законности.

Метаморфоза с Дзержинским произошла не моментально, скорее всего, на него подействовала сама атмосфера ожесточения 1919–1920 годов, крах первых радужных иллюзий победителей октября 1917 года. Романтические взгляды на будущее и на сам характер советской власти, покидающие тогда все партийное руководство и ряды чекистов, отошли в прошлое и у Феликса Эдмундовича. Как и многие искренние сторонники большевистской идеологии, а Дзержинский, безусловно, оставался таковым до самой своей смерти, он просто принял новые реалии. Светлое будущее оказалось намного дальше ожидаемого, борьба за него затягивалась и обещала быть очень кровавой, и ради самой идеи оставалось лишь принять новые правила игры и отринуть жалость. Особенно с учетом занимаемой Железным Феликсом должности главы службы безопасности этой власти и главного меча ее репрессий. Оставаясь очень сильной и цельной личностью, в эти кровавые годы он довольно быстро ожесточился. Еще, впрочем, не раз посещавший в первые советские годы Москву английский писатель Бернард Шоу сказал, что восхищаться сильной личностью издалека и оказаться у такой сильной личности под каблуком – это совершенно разные вещи.

Этому плавному переходу в «ястребы» могло быть много причин: близкое общество всеобщего процветания все далее отодвигалось, враги Октябрьской революции все яростнее сопротивлялись, Гражданская война ожесточала сердца. Говорят, что на Дзержинского тогда повлияли и некоторые личные причины, заставившие его стать жестоким и беспощадным к врагам. И устроенный ему Лениным разнос за ограбление автомобиля главы Советской России прямо на улице ночной Москвы в 1918 году. И убийство в 1917 году бандитами его родного брата Станислава Дзержинского (другой его родной брат Владислав Дзержинский в 1942 году будет расстрелян в оккупированной Польше немцами, но Феликс Эдмундович об этом уже не узнает). И расстрел в 1918 году в Сибири колчаковской контрразведкой близкого друга по дореволюционному польскому подполью Винцента Матушевского. Да мало ли какие еще удары могли нанести те безумные годы по Дзержинскому лично, хотя и есть вопросы к такой теории: может ли начальник мощной спецслужбы государства в своей политике руководствоваться такими личными мотивами?

В эти годы Гражданской войны мы видим другого Дзержинского. Романтика окончательно его покидает, остается та самая всегда хмурая фигура с застывшим взглядом фанатика в суровой шинели, которого и звали Железным Феликсом. Это в этот период своей жизни он подписывает расстрельные приговоры, пишет собственноручно подробные инструкции для чекистов по методике проведения арестов и обысков, используя свой тюремно-подпольный опыт, и как заклинание повторяет, как «безмерно важно сейчас для ЧК право упрощенной процедуры расстрела». В этот период в 1921 году его заместитель Уншлихт пишет в Архангельскую ЧК секретное послание о том, что высланных ввиду амнистии сдавшихся лидеров крестьянских повстанцев Тамбовщины нужно тайно расстрелять, «соблюдая конспирацию», то есть тайно нарушив данное советской властью им обещание прощения. Говорят, что Дзержинский мог об этой директиве Уншлихта не знать, но это уже явное лукавство.