Игорь Симбирцев - Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору

Нужно, наконец, твердо разграничить, что это в Большой террор 1936–1939 годов многие ликвидированные расстрелами «троцкистско-зиновьевские блоки» и «правые банды террористов» в основной своей массе были выдуманы следствием НКВД и выбиты признаниями у обреченных. А в 20-х годах, в разгар борьбы Сталина с оппозицией, все эти блоки и уклоны были реальностью. После запрета троцкистов и ссылки Троцкого в Алма-Ату с последующим изгнанием его в 1929 году за пределы СССР очень многие троцкисты не смирились и продолжали борьбу всеми доступными им методами. Они вели агитацию среди членов партии и просто в рабочих коллективах, писали коллективные письма в защиту своей линии в ЦК и в советские газеты. А наиболее отчаянные и убежденные переходили и к нелегальной деятельности, уходили даже в подполье, где пытались создавать свои тайные группы и нелегальные типографии, шли за это в тюрьму, как прославленный красный командир времен Гражданской войны Мрачковский.

Сейчас кажется уже невероятным, но в 20-х годах эта объединившаяся оппозиция бурлила достаточно активно. 7 ноября 1927 года ее сторонники устроили даже альтернативную демонстрацию под своими лозунгами, а ее вожди (Зиновьев, Каменев, Радек, Мдивани и др.), как на трибуну ленинского Мавзолея, поднялись на балкон одного из зданий на Манежной площади, откуда их силой выгоняла советская милиция и «возмущенная общественность».

С самого начала борьбы против Троцкого и его соратников ГПУ оказалось втянуто партийной властью в борьбу с фракционной оппозицией. Сталин уже забрал большую часть полномочий главы государства и на этих правах не пожелал ввязываться с троцкистами и другими оппозиционными группами в бесконечные диспуты, а задействовал против них свою государственную и бюрократическую машину, а значит, и такой важнейший ее элемент, как спецслужба.

С 1923 года, когда ввиду болезни Ленина было очевидно, какая борьба за его наследство скоро разгорится в партии, Дзержинский воплотил это в явную поддержку генерального секретаря Сталина. Он стал безжалостен к тем своим подчиненным в ГПУ, кто в спорах становился на сторону оппозиции или хотя бы начинал колебаться между главными фракциями. Так, Дзержинский в 1924 году без сомнений выгнал на хозяйственную работу начальника Новгородского управления ГПУ Абрама Мильнера «за колебания по отношению к внутрипартийной оппозиции». Как ни парадоксально, это решение Феликса Эдмундовича впоследствии спасет жизнь опальному чекисту Мильнеру. Когда с 1936 года НКВД брал сначала откровенных троцкистов и зиновьевцев из чекистов, потом колеблющихся, а затем и совсем к оппозиции непричастных – настоящий «колеблющийся» и троцкист Мильнер в народном хозяйстве спокойно переживет «большую чистку» и умрет своей смертью только в 1968 году, – такое тоже случалось на послереволюционных просторах в СССР.

К тому же Дзержинский в диспутах 1923–1926 годов однозначно поддерживал группу Сталина. Да и сам был в ЦК активным ее членом, регулярно нападая на Троцкого, а позднее и на перешедших в оппозицию Зиновьева с Каменевым. А Троцкого Дзержинский, похоже, просто ненавидел, считая его тем «Бонапартом с красными перьями» – будущим потенциальным могильщиком революции, хотя, разумеется, руководствовался в наступлении на троцкистскую линию он не личной неприязнью к ее вождю, а принципиальными соображениями.

Дзержинский при этом временами колебался, заявлял даже летом 1925 года, за год до своей смерти, что никогда не будет поддерживать в этой борьбе ни одну из фракций, назвал всю эту фракционную эпопею «борьбой пауков в банке». Но ведь при этом он ни одним намеком не склонялся к хоть какой-то защите Троцкого или Зиновьева.

Как бы там ни было, свою спецслужбу Железный Феликс с 1923 года полностью предоставил к услугам правящей тогда в ЦК верхушке Сталина с Бухариным для ударов по оппозиции в партии. Если бы тогда борьба пошла, как требовали оттесненные от реальных рычагов власти оппозиционеры, только в диспутах на пленумах и съездах партии, то у Сталина в группе приверженцев появился бы только преданный сторонник – Дзержинский. Но поскольку Сталин решил давить оппозицию не речами, а силой своей властной машины, то Феликс Эдмундович дал ему не только свой голос в спорах в ЦК, но и мощнейший карательно-расследовательный аппарат своего ГПУ, использованный Сталиным затем в войне с оппозицией в качестве тяжелой артиллерии, у противника начисто отсутствующей, что и предопределило во многом исход этой баталии в пользу Сталина.

Это был бесценный подарок для Сталина и его фракции в руководстве партии, сделанный на закате жизни стареющим Дзержинским, решительно принявшим тогда сторону Сталина и сталинцев. Ведь ГПУ в 1923 году, в начальный период грызни большевистских фракций за власть и наследство угасающего в Горках Ленина, оказалось в руках Сталина едва ли не единственным надежным инструментом. Партию тогда еще недавно назначенный пожеланием Ленина генеральным секретарем Сталин не успел полностью подчинить себе, даже собственную команду и свой штаб в лице преданных Молотова, Кагановича и других сталинцев только формировал. Красная армия вообще не считалась ему верной, слишком много в ее верхушке осталось людей только что отстраненного от поста ее главы Троцкого. В 1923 году еще доходило до того, что самые бравые троцкисты из красных командиров РККА типа Антонова-Овсеенко или Шмидта могли прийти ночью к Троцкому и предложить силами своих частей Красной армии совершить в стране настоящий военный путч, двинув верные войска на захват власти и арестовав Сталина, Бухарина, Зиновьева и всех иных противников «настоящего ленинизма». Самый решительный из этих троцкистов в РККА Муралов, а может, и самый дальновидный, даже дополнил это предложение совсем уж заговорщицким этюдом: предложил Троцкому сразу после ареста Сталина и Бухарина расстрелять «при попытке к бегству» и объявить их посмертно открытыми врагами ленинизма. А ведь у красного командира Муралова за спиной была неслабая сила, он в тот момент командовал в Красной армии всем Московским военным округом, ему даже курсанты кремлевской охраны подчинялись. Такие планы появлялись среди армейских троцкистов и позднее. В 1926 году заместитель Троцкого в РВС Лашевич тайно собирал их у себя на квартире и опять предлагал на крайний случай организовать путч силами верных частей РККА «в защиту предаваемой Сталиным революции и ленинского дела» – своего рода несостоявшийся троцкистский ГКЧП тех лет.

Троцкий тогда, несмотря на свой радикализм, дрогнул, побоялся совершить откровенно бонапартистский переворот силами Красной армии против своей же партии. А Сталин затем не без помощи ГПУ об этом несостоявшемся заговоре узнает. Так что, невзирая на достаточное количество колеблющихся или откровенных троцкистов и в рядах самой ГПУ, Сталин усилиями Дзержинского и верхушки чекистского руководства получил в руки мощное оружие в борьбе за власть – спецслужбу. Это пока еще не топор в его руках, грубая сила чекистов потребуется годами позднее, когда их наганы будут уже впрямую добивать разгромленную политически оппозицию. Пока он получил в руки не топор, а ловкую отмычку, использовал оперативные возможности ГПУ. Получил возможность слежки за лидерами оппозиционных фракций, да и собственных соратников. Получил потекший к нему через ГПУ компромат: кто завел любовницу из балерин, как Калинин, кто организовывает оргии с артистками, как нарком культуры Луначарский, кого подозревают в половой приверженности к мужчинам, как наркома иностранных дел Чичерина, кто вообще погряз в разврате и роскоши, как Енукидзе, кого подозревают в сдаче товарищей царской охранке, как Рудзутака, и так далее. А от компромата до оперативных игр ГПУ против оппозиции было уже полшага.