Эрнест Лависс - Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

Талейран совершенно не допускал, чтобы право французского уполномоченного участвовать в комиссии могло подвергаться сомнению. «Против этого есть возражения», — признался ему Стюарт. — «Кто возражает?» — «Не мой брат (Кэстльри)». — «А кто же?» — Стюарт нерешительно ответил: «Это…» и пробормотал слово «союзники». При этом слове у Талейрана лопнуло терпение. Он заговорил о том, что Европа ждет от английского посланника другой линии поведения; он сказал, что с самого начала переговоров Кэстльри от этой линии отклонился, что его манера держаться не останется в тайне и будет осуждена в Англии и что на Кэстльри падет ответственность за последствия. Он жаловался на услужливость обоих английских представителей по отношению к Пруссии и в конце концов заявил, что «если они пожелают все время оставаться людьми времен Шомонского договора и действовать как члены коалиции, то Франции придется удалиться с конгресса»; что он ни одного дня не останется в Вене, если уполномоченный французского короля не будет приглашен в комиссию. Стюарт передал об этом ультиматуме союзникам, и, вопреки желанию пруссаков, представитель Франции был приглашен.

Это произошло 23 декабря. В тот же вечер Талейран и Меттерних столковались относительно порядка и характера предстоящей работы. Талейран предложил, чтобы при исчислении населения принимались во внимание цифры населения не только с чисто количественной, но и с качественной стороны. «Польский крестьянин, не имеющий ни капитала, ни земли, ни промышленности, — говорил он, — не должен быть поставлен на одну доску с жителем левого берега Рейна или самых плодородных и богатых областей Германии». Меттерних согласился с этой мыслью и тут же набросал на бумаге в форме инструкции эти соображения высшей политики касательно подсчетов народонаселения. Комиссия собралась 24 декабря. Дальберг представлял в ней Францию.

Заседания комиссии происходили 24, 25 и 28 декабря. Но ей приходилось в некотором смысле лишь разбираться в материалах. Распределение людей и территорий подготовлялось на стороне, и эту работу союзники также попытались произвести вчетвером, в величайшем секрете, на совещаниях, состоявшихся 29 и 30 декабря. 29 декабря Гарденберг предложил перевести саксонского короля на левый берег Рейна и предоставить ему там часть бывшего архиепископства Трирского и Люксембург. Саксонию же он требовал всю целиком для прусского короля. 30-го Разумовский от имени царя развил следующий общий проект: Пруссия получит обратно Познань и возьмет всю Саксонию; саксонский король будет переведен на Рейн, где ему достанутся Трир, Бонн и Люксембург; русский император получит остальную часть герцогства Варшавского в качестве присоединенного к России государства, оставляя за собой возможность дать ему в будущем независимую конституцию, а со стороны России — расширить его границы настолько, насколько он найдет это нужным. После этого следующее совещание было назначено на 2 января.

Трактат 3 января.1 января 1815 года Кэстльри получил известие, которое сильно изменило положение вещей. Между Англией и Соединенными Штатами был заключен мир; отныне Англия получала возможность свободно располагать всеми своими силами, а принц-регент был всецело согласен со взглядами французского короля на германские дела. Почувствовав себя свободнее, Кэстльри воспрянул духом. Добавим, что зависть к Франции и страх перед ней также сыграли свою роль. Мысль о водворении саксонского короля на берегах Рейна внушала англичанам чувство беспокойства. «При таких условиях, — писал лорд Ливерпуль, — саксонский король, вероятно, станет всецело креатурой Франции и будет склонен в дальнейшем скорее поддерживать виды французского правительства на Нидерланды, чем противодействовать им». С этого момента притязания пруссаков стали казаться англичанам совершенно недопустимыми, а сами пруссаки невероятно дерзкими. Что же касается русских, то Кэстльри составил себе о них совершенно определенное представление. Он прямо высказал это Талейрану. «Русские, — сказал он ему 2 января, — намерены предписать нам решения; не в характере Англии принимать их от кого бы то ни было». Исходя из этих заявлений, Талейран начал намекать на необходимость достигнуть соглашения трех держав. Кэстльри так воодушевился, что предложил письменно изложить свои мысли об этом соглашении. На другой день, 3 января, он принес свою записку. Она была показана Меттерниху, и в тот же вечер между Францией, Австрией и Англией был подписан тайный договор.

Три договаривавшиеся державы обязывались действовать согласно, «с полнейшим бескорыстием», для практического осуществления Парижского трактата; если же им не удастся достигнуть этой цели мирными средствами, то каждая для защиты той из них, которая подвергнется нападению, выставит корпус в 150 000 человек. Бавария, Голландия, Ганновер и Сардиния будут приглашены примкнуть к этому договору.

Этот договор был торжеством Талейрана. Он писал королю: «Коалиция больше не существует… Франция уже не занимает в Европе изолированного положения… Ваше величество действует согласно с двумя первостепенными державами, с тремя второстепенными государствами, а скоро и со всеми государствами, не руководствующимися революционными принципами и правилами. Ваше величество будет поистине главой и душой этого союза, образованного для защиты принципов, впервые провозглашенных вашим величеством».

Это была цельная политика. Многие из тех, кто в эпоху реставрации критиковал ее самым живейшим образом и впоследствии с такой же живостью ставил ее в укор Людовику XVIII и Талейрану, должны были, однако, воздать должное этой политической концепции, как согласной с традиционной политикой Франции, одобрять за продолжение этой политики правительство Июльской монархии и впоследствии оплакивать как измену национальным интересам Франции то, что она была оставлена при Второй империи [11] Смотри, между прочим, известную речь Тьера, произнесенную 3 мая 1866года: «Я должен показать вам, в каком отношении право подвергалось возмутительному поруганию. Существуют две державы, союз между которыми уже совершенно закреплен, так как он неизменен, и нет силы, способной его разрушить: это союз между Пруссией и Россией. Ввиду такого положения вещей какая держава является для Франции самой важной?.. Конечно, Австрия…» Далее Тьер указывал, что пруссаки «хотят воспользоваться немецкой идеей», чтобы восстановить Германскую империю, и осуждал предположение, что Франция за известное вознаграждение «могла бы поддержать эту политику». . В этом лучшее ее оправдание. Неудобной стороной этой политики было то, что она вызывала неудовольствие Александра I, но кто знал этого монарха, тот мог быть уверен, что его благожелательное отношение к Франции будет возрастать пропорционально тем услугам, которых он сможет от нее ждать. А в 1815 году ничто не содействовало в такой степени ограничению его притязаний, как его соперничество с англичанами и его желание разъединить Францию и Англию.