Николай Костин - Десять покушений на Ленина. Отравленные пули

Обвиняемым на процессе давалось слово не только для защиты. Они, в сущности, имели возможность наносить самые тяжкие оскорбления Советской власти, членам Верховного Трибунала, обвинителям и свидетелям. Ставились бесчисленные ультиматумы, требования, читались декларативные заявления, затевались препирательства, звучали угрозы и демонстрировалась "героическая" развязность. Громко произносились цекистами слова и лозунги, начисто лишенные ходом истории смысла.

Упоенность и бравада цекистов исчезала, как только дело касалось реальных фактов, реальной, а не выдуманной жизни. И совсем поутихли подсудимые первой группы, когда 14 июля 1922 года на утреннем заседании Председатель Верховного революционного Трибунала Г.Л.Пятаков объявил о начале исследования террористической деятельности партии социалистов-революционеров.

ПЯТАКОВ:Сейчас мы приступаем к исследованию террористической деятельность ПСР. Я предупреждаю стороны, что в этой фазе процесса Трибунал будет вести дело значительно строже, чем это велось до сих пор. Здесь будут даваться соответствующие показания строго в пределах процессуальных форм. Поэтому охране будет дано соответствующее распоряжение в свое время немедленно докладывать Трибуналу о тех случаях, когда будут происходить подсказывания. И во-вторых, порядок ведения допроса и стенограммы будет строжайше устанавливаться самим Трибуналом. Никаких нарушений в этом отношении быть не может.

КРЫЛЕНКО:Вопрос о терроре ставился в кругах ПСР вслед за свершением Октябрьской революции. Впервые о нем заговорила Евгения Ратнер на IV съезде партии. Свое отношение к террору она сформулировала так: "Партия в целях самообороны вынуждена… перейти к террору". Ратнер оговорилась, что это ее личное мнение. Но на этом съезде она выбрана в члены ЦК, против ее позиции никто не возражал. Отсюда ясно, что вопрос о терроре против советских вождей ставился и обсуждался в руководящих кругах партии.

— В газете "Дело народа" за 30 ноября 1917 года, — говорил Г.А.Пятаков, — было опубликовано письмо А.Р.Гоца Президиуму IV-го съезда ПСР: "… Я верю, что поднявший меч от меча и погибнет и безудержный поток насилия, разливающийся из Смольного, разобьется об организованную волю народных масс, сплотившихся вокруг Учредительного собрания. А если смольные самодержцы посягнут на это завоевание революции, тогда я уверен, партия социалистов-революционеров вспомнит о своей старой испытанной тактике, вдохновлявшейся лозунгом: "По делам вашим воздается вам". С горячим приветом А.Р.Гоц".

— Не кажется ли вам, обвиняемый Гоц, — спросил Крыленко, — что ваше письмо носит явно подстрекательский характер? Вы призывали ваших соратников к террору против "смольных самодержцев", как вы изволили именовать большевиков. Так?!

— Не совсем…

— То есть? Ведь вы же не станете утверждать, что, цитируя ваше письмо исказили текст?

— Нет, разумеется. Но бумага, как говорится, все терпит. А мое письмо — порыв души, дань эмоциям, которые, как известно, не всегда точно отражают то, что человек хотел выразить.

— Не знал, что вы столь эмоциональны. — заметил Крыленко. — До сих пор, судя по вашим действиям, хладнокровно обдуманным и целенаправленным, я считал вас человеком волевым…

В кратком отчете IV-го съезда ПСР на страницах 75–76 была напечатана речь Евгении Ратнер, где в частности говорилось: "Если большевики перейдут от арестов к казням, что почти неизбежно, то партия социалистов-революционеров должна встать на путь террора".

— Обвиняемая Евгения Ратнер, — спросил Крыленко, — верно ли изложены в протоколах ваши слова?

— Приблизительно. Что же из этого?

— Предоставьте возможность задавать вопросы суду… В какой плоскости ставился на съезде вопрос о терроре?

— Он совершенно не ставился. В ответ на террор по отношению к нам, наша партия имеет право на любые средства защиты. Это наша старая позиция и мы от нее не откажемся. Были все данные за то, что в ближайшем будущем придется прибегнуть к террору. Но это мое личное мнение, а не мнение всей партии.

Крыленко удивился.

— Позвольте! Вы же член Центрального Комитета…

— И тем не менее мое личное мнение — партия тут ни при чем.

— Установлено, — сказал Крыленко, — вы были на съезде и слышали речь Чернова. Он призывал к защите Учредительного собрания. Каким путем? Как Чернов предлагал это сделать?

— Наша партия вопроса об отказе от террора не ставила. Ясно, когда Чернов говорил о "всех средствах борьбы", он имел в виду очевидно и террор. Опять — таки это мое личное мнение…

— Оно удивительно совпадает с линией вашего ЦК…

Защитник подсудимых второй группы Членов спросил Евгению Ратнер:

— Были ли идентичными приемы борьбы ПСР с правительствами социалистическими и капиталистическими?

Ратнер нервно тряхнула пышными волосами:

— Мы не считаем вас социалистическим правительством!

— Я — не правительство. Следовательно, вы считаете, что к Советскому правительству применимы любые методы борьбы?

— Отнюдь. Террор есть не программное, а тактическое положение. С идеологической точки зрения мы его принимали…

Заметив, что Евгения Ратнер слишком уж разоткровенничалась, встал Гендельман.

— Прошу высокий суд констатировать, что Государственный обвинитель с защитой навязывают Евгении Ратнер свое толкование речи Виктора Чернова.

Члены Верховного Трибунала стремились выяснить, как речь Чернова на IV съезде ПСР воспринималась ответственными работниками партии. Цекисты, конечно, понимали, насколько это важно и пытались помешать суду установить истину.

Суд продолжал выяснять отношение к террористическим методам борьбы отдельных лиц. Крыленко спросил Николая Иванова:

— Поддерживал ли ваши взгляды на террор в ЦК ПСР Виктор Чернов?

— Поддерживал.

— Кто из членов ЦК голосовал за террор, кто против?

— Имен не назову. Могу сказать лишь о себе. Я голосовал за террор.

— Что он говорит, что он говорит! — ахнула Елена Иванова. — Сам себе смертный приговор подписал.

Как выяснилось, вопрос о терроре всплывал на заседаниях ЦК ПСР не раз. Судьи спросили об этом Гоца.

— Помнится, как-то зимой кто-то об этом говорил. Обсуждали предложение одной южной организации. Было две точки зрения на террор.

— Об одной только что сказал обвиняемый Иванов, — заметил Крыленко. Гоц закивал.

— Да, да, я слышал. Но он говорил о себе, высказывал собственную точку зрения.

— Похоже, вы тоже не намерены называть имена?

— Ничего подобного! Когда потребуется — назову. Но сейчас этого сделать не могу, так как разговоры шли в кулуарах, а кулуарные высказывания недорого стоят…