В Коковцев - Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 4)

Морской Министр подтвердил все слова Извольского, добавив, что от наших морских представителей он имеет также самые успокоительные сведения о прекрасном к нам отношении нашего недавнего противника, не в силу какого-то коварства его или желания усыпить наше внимание, а просто потому, что сам он нуждается в мире и далек от всяких воинственных помыслов, хорошо понимая, что при новом столкновении с нами, он не только встретится с недружелюбным отношением к нему Америки, справедливо считающей,. что Портсмутский договор есть дело ее рук, но и не получит той денежной помощи от Англии, которая одна дала ему возможность вести войну с нами.

Военный Министр был, по обыкновению, немногословен, так как ни по одному вопросу, он никогда не имел определенного мнения или выражал его в такой форме, которая затемняла его истинный смысл и всегда давала ему возможность извернуться, если бы ему пришлось убедиться в допущенной им неправильности. Он сказал только, что у него нет определенных сведений помимо тех, которые сообщает и ему Генерал Унтербергер и к которым, как идущим с места, необходимо прислушиваться, хотя и ему кажется, что неминуемой опасности, для ближайшего времени, нет.

"Нужно только", сказал он: "соблюдать русскую пословицу - береженного и Бог бережет", а в этом отношении мы очень отстали в нашей обороне на Дальнем Востоке и не отпускаем нужных средств на укрепление Владивостока, которое находится в самом плохом положении только по той причине, что мы не отпускаем нужных кредитов". - "Об этом, сказал он, я недавно доложил Его Величеству в ответ на Его вопрос мне, как я смотрю на тревогу, поднятую Приамурским Генерал-Губернатором".

{366} Мне пришлось высказать мою точку зрения с полною откровенностью, так как Столыпин, обращаясь ко мне, сказал:

"Я впервые слышу, что Министерство Финансов так отрицательно относится к судьбе нашего главного оплота на Тихом океане и до сих пор до Совета Министров не доходило никаких разногласий по такому вопросу, несмотря на то, что бывают у нас заседания, которые целиком посвящаются разрешению самых мелких споров".

Оговорившись кратко, что в вопросе, по существу, я целиком разделяю точку зрения Министра Иностранных Дел и мог бы привести весьма любопытную мою беседу с Японским послом, даже показавшим мне на днях перевод полученных им депеш от своею правительства, поручающего ему выяснить нашему правительству и, если даже нужно, испросить аудиенцию у Государя, чтобы заверить Его о совершенно непонятном настроении нашего Начальника Приамурского края.

Я доложил Совету весь инцидент, ставший мне известным лично от Государя, и привел все данные, указывающие на полнейшую несправедливость того, что доложил Военный Министр Государю, обвинивши меня в том, в чем я неповинен ни душою, ни телом, и переложивши на меня вину своего собственного ведомства, которое до сих пор не подвинуло самых начальных вопросов, без которых нельзя и приступить к делу. Я огласил наличную цифру неизрасходованного кредита, который лежит без употребления уже третий год, а виновника такого порядка Военный Министр ищет не у себя в ведомстве, а в тех двух ведомствах, Государственном Контроле и Министерстве Финансов, которые виноваты только в том, что не возражали против новых ассигнаций, когда и со старыми не умеют справляться.

Меня горячо поддержал Государственный Контролер, и заседание окончилось в тягостном молчании, которое прервано было обращением ко мне Столыпина словами: "Мы не будем доставлять журнала настоящему нашему собранию, но я прошу Вас, Владимир Николаевич, доложить Его Величеству все, что Вы нам объяснили, и дать мне Вашу письменную справку для того, чтобы я имел также возможность сказать Государю все, чему я был свидетелем сегодня и что меня так глубоко взволновало".

Я предложил Генералу Сухомлинову прислать эту справку и ему, на что он, как ни в чем не бывало, поблагодарил меня, прибавивши: "Вероятно какой-нибудь молодой и {367} неопытный полковник Генерального Штаба просмотрел не все дело". На это мы все только переглянулись и молча разошлись.

На той же неделе в пятницу я представил Государю подробный доклад по поводу неправильного заявления Военного Министра. Он при мне же прочитал его и оставил его у себя, сказавши: "Я передам Военному Министру, что нельзя сваливать вину со своей головы на чужую. Меня все это дело просто волнует не потому, что Я придаю значение телеграммам Унтербергера - Я и сам уверен, что нам ничто не угрожает со стороны Японии, - по потому, что мы так медленно и плохо работаем и все ищем свалить ответственность на других".

Прошло с той поры около месяца. Государь собирался уехать на Его любимый отдых в шхеры перед готовившимся осенью путешествием Его в Италию для свидания с Королем в Ракониджи, и просил меня, на одном из моих докладов, подготовить все, что потребует Его решения до Его выезда, так как Он хотел бы отдохнуть некоторое время от всяких приемов.

Дел у меня накопилось очень много, в особенности в связи с начавшеюся уже подготовкою работ по составлению государственной росписи на 1910 год.

Особенно много вопросов было у меня в связи с выяснившимися уже к тому времени крупными разногласиями с Военным Министром, по которым Государь выразил мне свое желание получить от меня объяснения до внесения их в Совет Министров.

Мне пришлось захватить с собою большое количество всякого рода матерьялов, сведенных в обширный доклад.

Об этом я доложил Государю тотчас же, как мы сели за Его стол у окна с видом на море и на Кронштадт. Не давши мне еще возможности приступить к докладу, который затянулся на этот раз почти на два часа, Государь сказал мне буквально следующее: "Готовясь к отъезду на отдых, Я много и не раз думал о том, что произошло в Совете Министров в связи с телеграммами Генерала Унтербергера. Меня не столько беспокоит то, о чем он доносит мне, потому что Я разделяю мнение и Председателя Совета Министров и Министра Иностранных Дел и Ваше о том, что этот почтенный Генерал находится в состоянии паники и не разбирается в тех сведениях, которые приносят ему всякие случайные информаторы, темь более, что на мои настойчивые вопросы о том, чтобы он указал из каких источников почерпает он их, {368} Я получил одни общие места о том, что эти источники вполне надежные. Гораздо более тревожит меня то, что выяснилось о положении работ по укреплению Владивостока. Я видел на днях Японского посла барона Мотано, который впервые за три года просил у меня особой аудиенции и пробыл у Меня почти полтора часа.

Его разговор произвел на Меня самое сильное впечатление, потому что он говорил со Мною таким тоном, каким не может говорить человек, желающий скрыть свои истинные мысли.