Афанасий Коптелов - Точка опоры

Отдала все, что было в кошельке, и ей насыпали полный чемодан. Вот и хорошо!..

В вагоне попробовала кренделек - вкусный! Будет чем угостить домовников. И с приездом Пантелеймона подаст к чаю. Только бы...

Между тем поезд приближался к станции, которая пугала названием. Странная эта граница! Финляндия входит в Николкину империю, а пограничные формальности соблюдаются строго-настрого: паспорта проверяют, багаж досматривают. Похоже, опасаются - не провезли бы пассажиры бомбы. А сколько ни ищут, все равно будут провезены. Да каждый номер "Искры" сильнее бомбы!

Поезд замер. Проводник предупредил, что никто не должен отходить от своих вещей. А в проходе уже стучали каблуки, и жесткий голос требовал:

- Предъявите багаж для досмотра. Сколько мест?

Ольга Борисовна сидела и грызла крендель. Когда подошел таможенник, с любезностью ограниченной дамочки откинула крышку чемодана:

- Выборгские крендельки!.. Не хотите ли попробовать?

- Крендели?! - переспросил жандарм. - И так много?!

- У нас в Питере они - большая редкость. А я - лакомка! - Подвинула чемодан. - Угощайтесь.

И потому, что чемодан подвинулся от довольно легкого прикосновения маленькой руки женщины, подозрительность притупилась, - нет надобности проверять на вес. И едет какая-то чудачка! Жандарм махнул рукой в белой перчатке и повернулся к женщине, сидевшей напротив. Таможенник, не утерпев, шевельнул пальцем крендели, увидел под ними куклу и тоже отошел.

Когда шаги затихли в конце вагона, Ольга Борисовна поставила чемодан к окну и, почувствовав, что на носу выступили капельки пота, достала пудреницу.

Ей хотелось крикнуть:

- Пронесло, Пантелеймоша!.. Пронесло, мой миленький!..

Да, пронесло. Но в другой раз... Ничего, и в другой раз она тоже не откажется. Теперь у нее как-никак уже есть опыт.

...На псковском вокзале Ольгу Борисовну встретил деверь с детскими санками, уложил чемодан, и они покатили домой.

Пантелеймон Николаевич уже вернулся из поездки; увидев в окно жену, выбежал на крыльцо:

- Наконец-то приехала! А я уж думал передачу в Петербург везти в узилище...

- Камера еще не приготовлена! - рассмеялась Ольга. - Проветривают!.. А я вам подарков навезла!

Из раскрытого чемодана посыпались крендели.

- Это - всем! - Поправила пенсне, извлекла со дна куклу. - А тебе, доченька, вот!.. Глазки у нее голубые, как у твоего папки. Коса - в лентах, волосы шелковые. Погладь. И беги в свою комнатку. А мы тут...

- Мы все оставим до вечера, - сказал Пантелеймон. - И крендели попробуем за чаем. И все посмотрим...

4

На ночь закрыли ставни на железные засовы. Но в филенках были вырезаны сердечки, - можно подсмотреть с улицы. Пришлось занавесить окна одеялами.

Пантелеймон, вооружившись острым ножом и щипцами, умело распотрошил стенки чемодана и достал прокладку из газет, напечатанных на тонкой бумаге, похожей на папиросную.

- Третий номер?! - протянула руку Ольга. - Не зря я съездила. По-девчоночьи подпрыгнула с пачкой газет в руках. - Есть что почитать!

- Это не все. - Лепешинский уже извлекал фальшивое дно. - Тут уложены брошюрки. "Женщина-работница"!

- Да?! Так это же Наденька писала в Шушенском! Помнишь? Давала читать. Вот неожиданный подарок!

Ольга помогла мужу извлечь начинку чемодана до последнего листка. Они все сложили стопочками на столе. Остатки изрезанного чемодана кинули в русскую печь, где уже пылали березовые дрова.

- Ишь ты, как люди ухитряются! Как все аккуратненько! - дивился брат Пантелеймона. - Тут сам бог-саваоф и тот не дознается!

- Бог-то твой, конечно, не догадается. А жандармы - они, знаешь, аспиды ядовитые!..

- Батюшке родному сказать - до смерти перепугается! Побежит в церковь молебен служить: за вразумление заблуждающихся! За еретичество анафеме предаст!

- Ты не вздумай проболтаться. - Пантелеймон погрозил пальцем. - Хотя и родной отец, а... Никому я из рабов божиих не верю. Таких обличителей власть предержащих, как протопоп Аввакум, ныне не видно. Под золотыми ризами - трухлявые души. Молятся богу - служат злому мамоне.

- Я белены не объелся. Умею держать язык за зубами.

Ольга, никого не слушая, уже перелистывала брошюру Надежды Константиновны. Пантелеймон остановил ее:

- Надо сначала уложить...

Они убрали все в тайник под полом, оставив себе по экземпляру брошюры и газеты.

- "Рабочая партия и крестьянство", - прочитала Ольга заглавие статьи. - Это - наш Старик. Он! По первым строчкам чувствуется. Еще в Шушенском собирался писать. Помнишь? А Суслика* не видно.

_______________

* Глеб Максимилианович Кржижановский.

- Не в каждый же номер его... И, наверно, не успел...

- Прошлый раз он хлестко написал об инженерах-ворюгах на строительстве Сибирской дороги. Не побоялся.

- Чего же ему бояться? Корреспонденция без подписи.

- Ну, все-таки... Мне и сейчас, - Ольга сжала тоненькие пальцы в кулаки, - хочется кричать на весь мир: разворовали народные миллионы! Прогнивший строй!

Ольга ушла с газетой в комнатку, где спала дочка, засветила там лампу.

Слышался тихий шелест бумаги и слегка приглушенные слова:

- Очень сильный номер! С партийной боевитостью!.. И о побоище у Казанского собора успели дать! Со всеми подробностями... Что там было ужас!

Вскоре она опять появилась в большой комнате, восторженно потрясая развернутой газетой:

- Пантелеймоша, а ты видел - тебя напечатали! Вот: "Из Пскова". Как я рада, даже слов не подберу!.. Не напрасно мы сидим здесь!..

- И, кажется, полностью!

Лепешинский писал о мытарствах студентов, отданных в солдаты. Некоторых из них пригнали в Псков и включили по два человека в роту. Он сам видел - военные бурбоны тыкали им кулаками в нос: "Мы из вас выбьем штатский дух!" Когда провинившегося солдата вели сквозь строй, на одного студента офицер прикрикнул: "Бей - не жалей! А то с самого штаны сорву. Бей, так твою растак!" Другого, совсем юного, даже не достигшего призывного возраста, посадили под арест за то, что не мог долго держать винтовку в слабенькой руке.

- Да, все напечатали. - Пантелеймон удовлетворенно провел рукой по газетному листу.

- А в конце тебе ответ: "2а 3б. Все получаем. Спасибо. Пишите". Я бы за такой ответ сплясала! - Ольга притопнула пяткой, хлопнула в ладоши и, поворошив мужу и без того кудлатые вихры, ушла дочитывать газету.

Пантелеймон уткнулся в передовую "Бурный месяц" - о крупных демонстрациях в Петербурге, Москве, Харькове, Киеве и Белостоке. Брат, сидя по другую сторону стола, читал ту статью, которую, как он только что слышал, написал какой-то Старик. Видать, голова! Знает жизнь. Вот пишет, что крестьянин доведен до нищеты, живет в избе вместе со скотиной, одевается в рубище, кормится лебедой. Верно. У иного ребятишки с голоду пухнут. Все верно. Ограбили мужиков деревенские богатеи да помещики. А царь - самый главный помещик. Не зря Пантелеймон против царя идет. Ольга, видать, много помогает ему. Она - тоже смелая.