Александр Андреев - Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана

Сенат нашел невозможным осудить и девятнадцать человек, которых требовал от него Желеховский. Один Ипполит Мышкин был приговорен к каторжным работам. Все остальные были либо совершенно оправданы, либо присуждены к самым легким – для нас, привыкшим ко всяким свирепостям-наказаниям.

Но стараниями шефа жандармов Мезенцева и его достойного пособника министра юстиции Палена, это решение было отменено и составлен новый приговор, возмутительный по своей жестокости и полному, абсолютному пренебрежению ко всякому признаку законности. Без всякого отношения к уликам, следствию, из всех обвиняемых выхватили двенадцать человек, которых вместо ссылки и поселения, отправили не на каторгу – в Сибирь, а центральные тюрьмы. Затем двадцать восемь человек отдали на полный произвол администрации, которая двум из них назначила наказание, даже превышающее то, к которому их приговорил суд.

Вот как уважают жандармы даже случайно оказавшиеся на нашей стороне законы и суд! Мало того, что они нас хватают по своему полному произволу, без какой бы то ни было рабски покорной русской юридической власти. Мало того, что они по произволу перерешают приговоры даже таких судов, как Особое присутствие Сената, – на сами приговоры, ими самими продиктованные, они просто плюют, когда им это покажется выгодным.

Первые пионеры современного великого движения, многострадальные долгушинцы, за распространения нескольких книжек, по приказанию Третьего отделения, были приговорены к самым страшным, бесчеловеческим наказаниям. Теперь срок наказания для многих из них кончился. И что же? Их продолжают держать совершенно так же, как и прежде, в той же центральной тюрьме, в таких условиях, от которых волосы становятся дыбом. А Чернышевский? Кто не знает, что уже много лет, как кончился срок его наказания, а его все продолжают держать в той же тундре, окруженного двадцатью жандармами!

Где же, в чем, в ком найти нам защиту наших драгоценнейших прав – свободы, жизни? Обратиться к обществу, к печати? Да разве все наши страдания, наши процессы, наши осуждения не были одним долгим, непрерывным воплем, обращенным ко всему, в чем жива искра человечности?

Наши жалкие либералы умели только хныкать. При первом же слове об активном, открытом протесте, они бледнели, трепетали и позорно пятились назад. А печать? При ней, на ее глазах совершались все эти зверства над нами. Она их слышала, видела, даже описывала. Она понимала всю их гнусность, потому что перед ее глазами была вся Европа, государственному устройству которой она сочувствовала. И что же? Хоть бы слово, хоть бы единое слово сказала она в нашу защиту, в защиту священных прав человека, которые поругивались в нашем лице! Но она молчала. Что ей справедливость, честь, достоинство! Ей нужны только пятачки с розничной продажи. Убеждение, право мыслить, неприкосновенность личности – все меркнет для нее перед блеском пятачка. Из-за него она будет лизать руку, еще вчера побившую ее по щекам, будет кланяться, унижаться! Рабы, рабы! Есть ли в мире такой кнут, который заставит наконец выпрямиться вашу рабскую изогнутую спину? Есть ли такая пощечина, от которой вы поднимете, наконец, голову?

Молчит печать. Молчит общество. Мы, социалисты, отданы на съедение жандармам. Они делают с нами все что им угодно. Пусть же ответит нам всякий честный, порядочный человек, что же остается нам делать?

Если к человеку врывается в дом шайка разбойников, то по всему признанному естественному праву, он может защищаться с оружием в руках. Мы спрашиваем, чем лучше разбойников жандармы, вламывающиеся ночью в чью-либо квартиру? Разве смерть от ножа или кистеня не во сто крат лучше медленного, многолетнего замаривания в крепости или в «предварительном доме», среди всяких нравственных пыток, как были заморены восемьдесят человек процесса 193-х и сотни из привлеченных по другим процессам. Жандармы-представители закона. Нас ждет впереди суд. Но разве для нас существуют какие-нибудь гарантии против жандармского произвола? Разве есть над жандармами суд? Пусть найдется такой подлец, который осмелится сказать, что наше утверждение ложно!

Что же нам остается, как не защищать с оружием в руках свою жизнь и свободу против жандармов, являющихся к нам с обыском, как мы защищаем ее против разбойников, нападающих на нас на большой дороге?

Мы поражаем слепых исполнителей чужой воли, почти всегда ненавидящих тех, кому из страха они повинуются. Настоящие же виновники всегда остаются безнаказанными и из золотых своих покоев снова будут посылать на ночные неожиданные нападения на нас свое пушечное мясо. Нужно было добраться до настоящих виновников.

Поставленные русским правительством вне закона, лишенные всех гарантий, доставляемых общественным союзом, на основании верховного права всякого человека на самозащиту, мы должны были сами принять на себя защиту своих человеческих прав, подобно тому, как это делает человек или группа людей, живущих в дикой первобытной стране.

Мы создали над виновниками и распорядителями тех свирепостей, которые совершаются над нами, свой суд, суд справедливый, как те идеи, которые мы защищаем, и страшный, как те условия, в которые нас поставило само правительство. Этим судом генерал-адъютант Мезенцев, как человек, совершивший ряд преступлений, которых мог и должен был не совершать, за все свои злодеяния против нас был признан заслуживающим смерти, каковой приговор и был приведен в исполнение на Михайловской площади утром 4 августа 1878 года.

Генерал-адъютант Мезенцев:

Главный виновник отмены сенатского приговора по процессу 193-х и составитель нового;

Главный виновник в том, что когда тридцать человек наших товарищей, заключенных в Петропавловской крепости, заявили свои требования в конце июня, самые скромные – они желали только несколько большего количества воздуха и движения, абсолютно необходимого для их расстроенного четырехлетним предварительным заключением здоровья, и имевшие их ранее в доме предварительного заключения, – крепостное начальство, по прямому приказанию шефа жандармов, решительно заявило им, что их требования никогда не будут исполнены. Когда же тридцать заключенных объявили, что они намерены в таком случае заморить себя голодом, шеф жандармов имел бесчеловечие в течение шести дней морить голодом этих больных замученных людей, чтобы только не удовлетворить их скромнейших требований. Когда же он увидел, что голодание может иметь роковые последствия, то прибег к самому подлому обману для его прекращения, пообещав удовлетворить требования тридцати;

Главный виновник в той кулачной расправе, которая была предпринята над теми же заключенными, когда они, узнав об обмане, возобновили свой протест. Во время расправы были пущены в ход штыки, так что двое из заключенных едва не были приколоты. На заключенных одели сумасшедшие рубахи, привязали на несколько дней к кроватям, посадили в карцер, лишили столов, скамеек, гуляния;