Виктор Муратов - Командарм Лукин

Наблюдавший эту сцену генерал Прохоров давился от смеха и, едва «батюшка» вышел, расхохотался.

— Не ожидал, Михаил Федорович, от тебя таких богословских познаний.

— А ты как думал? Не зря же приходский священник говаривал моей матери: «У тебя, Настасья, толковый отрок». В церковно-приходской школе батюшка нам перстнем закон божий вдалбливал.

— Перстнем?

— Именно. Красивый такой перстень на пальце, тяжелый. Чуть какое слово в молитве перепутал или забыл — перстнем по лбу. Так что я науку эту очень хорошо усвоил.

— Что с «попом» делать, Михаил Федорович?

— Он в этой рясе и при бороде яко Иисус всюду проникает.

— Ты, смотрю, тоже бороду давно не брил. Отрастить решил?

— А-а, — махнул рукой Лукин. — Пускай растет, так гигиеничней. — И поспешил перевести разговор: — А «поп» у меня подозрений не вызвал. Сам не знаю почему, интуиция, что ли… Попробуем через него на верных людей выйти. А пока будем помогать господину Трухину вербовать на курсы пропагандистов.

Делать это было далеко не просто. Пленные слушали Лукина настороженно. Сам генерал уговаривает идти на службу немцам. Искали в словах Лукина иной смысл. И Лукин должен был объяснить истинную цель своей агитации: идти на курсы, прилежно учиться, заслуживать своим поведением доверие, а оказавшись на оккупированной советской территории, включаться в подпольную борьбу или уходить к партизанам. Выбирать собеседников надо было крайне осторожно, собрав предварительно о человеке все возможные сведения. А такие сведения можно было раздобыть через своих людей в бараках.

Однажды к Лукину заявился отец Харитон.

— Товарищ генерал, вам тяжело ходить в столовую, — начал он. — У вас разболелась нога.

— Действительно, тяжело. К чему ты клонишь?

— К тому, что теперь вам будет носить еду Павел Рудой. Я его знаю по июльским боям в Смоленске. Можете ему доверять.

Так у генерала появился надежный связной. Оказывается, к тому времени в лагере была создана небольшая подпольная группа. В нее вошли коммунисты Павел Рудой, Матвей Прима, Иван Парий, Николай Бондаренко, Иван Жук, Николай Дворниченко, Сергей Подлипинский. Теперь этой группой стал руководить генерал Лукин. По его заданию коммунисты вели пропагандистскую работу. Группа была надежно законспирирована. Никто из этих людей не имел права посещать генерала. Указания получали через Павла Рудого.

Бывший начальник штаба одной из дивизий подполковник Шмаков в одном из боев был тяжело ранен, без сознания попал в плен. После госпиталя Шмакова перевели в Вустрау и долго агитировали идти на курсы пропагандистов. Не подействовали на него и доводы подпольщиков. В надежде все же сломить упорство советского офицера его направили к немецкому помещику на тяжелые сельскохозяйственные работы. К этому же бауэру попал и Дмитрий Маркович Кравченко.

С этим молодым украинским парнем, уроженцем села Диканьки, воспетого великим Гоголем, Лукин сам вел работу, но тот упрямо отказывался.

— Все равно убьют, не наши, так немцы, — упрямо твердил он. — Ну, пошлют меня после курсов на Украину. Не смогу я советских людей за «новый порядок» агитировать — убьют немцы. А к партизанам перебегу — они не поверят, тоже убьют. Я упрямый хохол. Треба подумать. Нехай посылают к бауэру, там побачимо.

— Ну, думай, Кравченко, думай, — сердито проговорил Лукин.

Вскоре генерал забыл «упрямого хохла». Работа с подпольщиками прибавила ему силы, пробудила жажду активной борьбы.

Однажды Рудой сказал Лукину, что в одну из групп выпускников курсов, отправляемых на Украину, заслан провокатор, ярый украинский националист Нестеренко.

— Люди говорят, что его надо опасаться, — говорил Рудой. — Редлих дал ему специальное задание. Как быть, Михаил Федорович?

— А вы абсолютно уверены в том, что он провокатор? — спросил Лукин. — В таком деле не должно быть ошибки.

— Нет ни малейшего сомнения.

— Не знаете, как быть? — проговорил Лукин. — Передай нашим товарищам из украинской группы, что провокаторов надо убирать. Много бед может натворить этот Нестеренко.

— Но как убрать?

— Ты же знаешь, Павел, что курсантам из украинской группы разрешают свободные прогулки. Может же случиться так, что в один прекрасный день этот тип не вернется из леса после прогулки?..

На следующий день Нестеренко нашли в лесу повешенным. На допросах курсанты дружно говорили, что Нестеренко покончил жизнь самоубийством. Он, дескать, и прежде жаловался на судьбу, на безвыходность положения. Но немцы отлично понимали, что причин для самоубийства у Нестеренко не было. Комендант лагеря Френцель издал приказ, в котором говорилось, что Нестеренко был одним из самых преданных рейху, а его смерть — дело рук коммунистов.

Гитлеровцы догадывались, что подпольной деятельностью в лагере руководит чья-то крепкая и умелая рука. Подозрение пало на Лукина. Однако прямых улик не было, и Френцель пытался найти их.

Однажды, когда генерал Прохоров был на перевязке, в комнату к Лукину вошел высокий, чуть сутулый человек. Коричневое пальто, желтые ботинки, желтый портфель, коричневая велюровая шляпа. Плотно прикрыв дверь, он огляделся, шепотом спросил:

— Вы один?

— Один.

Незнакомец облегченно вздохнул, снял шляпу, решительно сел на табурет, положив портфель на колени. Лукин, лежа на койке, недоуменно наблюдал за гостем. А тот, придвинувшись ближе к Лукину, заговорил:

— Чтобы не было никаких недоразумений, я вам прямо скажу: я бывший комиссар саперного полка Лебедев Кузьма Кузьмич. В плен попал под Одессой. Сейчас работаю в гестапо.

— Невероятно! — Лукин даже приподнялся в постели. — Комиссар — работник гестапо! Невероятно!

— Не удивляйтесь. Чтобы сражаться с противником, следует использовать все методы. Разумеется, гитлеровцы не догадываются о моем комиссарстве. Вот видите, как я вам доверяюсь.

— Так, так, Лебедев, — заинтересовался Лукин. — И что же вы от меня хотите?

— Мне тут наши ребята сказали, что вы среди наших военнопленных ведете пропаганду.

— Какую пропаганду вы имеете в виду? Да, я советую пленным поступать на курсы пропагандистов. Пусть несут в нашу лапотную Россию свет немецкой культуры. Что вам еще от меня надо, господин Лебедев?

— Да вы не бойтесь, я свой. Я же вам прямо сказал, что работаю в гестапо. Но работаю, сами понимаете, в пользу Красной Армии. И я вам не «господин».

— Не впутывайте меня в это дело, господин. Я ведь могу и Френцелю доложить, так что убирайтесь, пока я добрый. А то и без Френцеля… — Лукин взялся за костыль. И тут Лебедев вскочил, торопливо нахлобучил шляпу и, не говоря ни слова, выскочил за дверь.

Когда Лукин рассказал Прохорову о визитере, тот покачал головой и рассмеялся: