Екатерина Брешко-Брешковская - Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Казалось, что весь революционный дух сосредоточен в городах и в армии. Крестьяне меланхолично созерцали свои бескрайние поля, покрытые густыми всходами пшеницы. Земля наконец-то принадлежала им, и они безмолвно ожидали принятия официальных декретов. Объездив Сумской и Чигиринский уезды, я выяснила, что пожилые крестьяне проявляют живой интерес к образованию. Они показывали мне только что открытые ремесленные училища.

– Теперь у нас будут свои мастера, и не нужно будет звать их из других мест, – гордо говорили они.

В одной из мастерских уже работало самодельное динамо. На юге разговоры о земле почти не велись. Было очевидно, что крестьяне считают эту тему закрытой. На вопрос, собираются ли они, как обычно, сажать сахарную свеклу, следовал ответ:

– Конечно. Мы умеем делать сахар. Зачем нам закрывать заводы?

Люди на юге были настроены решительнее, чем на севере, – вследствие различия в темпераменте, а также из-за того, что на юг большевики послали много агитаторов. В Екатеринославе, Харькове и по всему южному побережью можно было видеть шныряющих туда-сюда молодых людей самого наглого вида. Чаще всего они встречались у военных лагерей и произносили иронические речи на митингах. Крестьяне привыкли к ним и не обращали на них особого внимания, но было очевидно, что эти агитаторы пользуются большим влиянием среди солдат, которым не терпелось вернуться домой, где их ждала земля и свобода. Для них война была лишь капризом властей, а продолжать ее казалось жестоким безрассудством. В одном из этих городов ко мне пришли двое солдат, с которыми я встречалась в Ачинске. Тогда они горели нетерпением защищать свою страну, сейчас же заявляли, что абсолютно необходим мир с Германией, и рекомендовали немедленно заключить перемирие. Это мнение преобладало среди солдат и на севере, и на юге. Лишь на крайнем западе войска видели необходимость продолжать войну до победного конца. В этих частях было много добровольцев из интеллигенции, и они посылали в Петроград делегатов за эсеровской литературой. Они проводили свои митинги и не смущались красноречием чужаков.

К июлю помещики перестали воспринимать революцию как свершившийся факт. Они считали, что пора проснуться и избавиться от этого страшного сна. Нам всем стало очевидно, что мирная, гуманная революция вскоре превратится в кровавую. Вся Россия зашевелилась. Рябь превращалась в могучие волны. Когда спускалась тьма, шум бушующего моря заглушал все прочие звуки. Свою последнюю поездку в качестве свободной гражданки я закончила на исходе октября 1917 г. Повсюду царили столпотворение, беспорядок и тревога. Я боялась, что может произойти что-то ужасное, и поспешила вернуться в Петроград. На какой-то станции в Черниговской губернии люди попросили поговорить с ними. Я ответила, что не могу, потому что очень спешу. Один из них сказал мне:

– Вы должны поговорить с нами. Творятся позорные вещи. Повсюду разбой и насилие. Солдаты делают все, что им вздумается.

Молодые солдаты, возбужденные собственным дезертирством и взбудораженные негодяями-агитаторами, устали ждать. Чувство свободы пьянило их. Всех охватывала опасная страсть к разрушению.

Летом 1918 г. я пересекла Урал в экипаже. В каждой деревне, где мы останавливались сменить лошадей, попадались большевистские агитаторы. Слушать их ужасные речи собирались огромные толпы крестьян. Однажды несколько пожилых крестьян вышли из толпы и подошли ко мне. Они соглашались со мной, что ораторы говорят неправду, но утверждали, что молодежь полностью подпала под их влияние. Старики умоляли меня поговорить с молодежью.

– А почему молчите вы, отцы? – спросила я. – Именно вы должны быть примером для молодых.

– Не все отцы понимают, что происходит, – ответили мне. – Нередко то, что говорят ораторы, даже нам кажется правдой. Но мы знаем, что тут что-то не так. Вы должны остановиться у нас и поговорить со стариками. Они тоже совсем запутались.

Но я не могла остаться, так как спешила в Челябинск. Когда я прибыла туда, большевиков в городе не было. Местные кооперативы дружески нас приветствовали и пригласили меня остановиться у них. Они купили поместье для совместного использования членами большого союза кооперативов. Эти умные, энергичные крестьяне вели обширную торговлю и банковские операции. Они планировали основать различные производства и даже вели речь о постройке железной дороги. Для выпуска своих изданий и ежедневной газеты они завели большую типографию. Я приняла участие в их работе. Один из крестьян, Кондратий Дудин, был превосходным управляющим и заведовал всеми финансовыми делами организации. Во главе каждого отдела стояли специалисты и технические эксперты. Все они на равных правах входили в состав управляющего комитета. Я пробыла у них два месяца и каждый день обсуждала с ними экономические и политические вопросы. Обычно наши беседы заканчивались примерно такими словами: «Народ не прислушался к Керенскому и не получил ничего, кроме проблем. Прятаться ли нам от большевиков, или буря пройдет стороной?» На одном из своих собраний эти крестьяне выразили желание, чтобы я поехала в Америку – вести переговоры о покупке машин и школьного инвентаря. Но буря не прошла стороной. Вскоре после моего отъезда кровожадные большевистские орды возобновили свое наступление. Все, созданное этими крестьянами, было уничтожено.

Я провела пятьдесят лет в революционной работе среди российских крестьян, и мне кажется, что хорошо их узнала. Я встречалась с ними на конспиративных собраниях. Я жила среди них. Я видела как мрачные стороны деревенской жизни, так и ее светлые моменты. Я знаю, что крестьянин в первую очередь стремится к мирной жизни. Вплоть до марта 1917 г. я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь из них сделал злобный жест, какие бы страдания ему ни пришлось испытать. Унижения причиняли крестьянам горе, но не ожесточали их. Крестьянин всегда был послушным, разумным и трудолюбивым. Эти черты объясняют его веру в царя и готовность верить обещаниям после стольких разочарований. Но чем сильнее крестьянин пытался освободиться от политического и экономического рабства, тем большим притеснениям подвергался, и с течением времени настроения крестьянства стали меняться. Крестьяне поняли, что они – не низшие существа, обязанные подчиняться приказам вышестоящих, а имеют те же самые права, что и прочие классы государства. Они пытались бежать от деспотизма, переселяясь в Сибирь. Они пытались обеспечить своим детям возможность выбраться из рабства, стараясь дать им образование. Они подавали бесконечные прошения. Но несмотря на все усилия, им почти ничего не удалось добиться. Привилегированные классы оставались глухи к интеллектуальным потребностям крестьянства, и эта глухота привела к ужасным результатам.